- Курс И.О.Горбачева, выпуск 1991 года. Какими вы были? Вы ощущали себя курсом или каждый был сам по себе?
- Наш курс не был командой единомышленников, учеников, следовавших каким-то строгим методам, похожих друг на друга и исповедовавших одни и те же принципы, которым учил мастер. Так сошлись звезды, что собрались совершенно разные (и многие из них одаренные) люди. Одни были старше, уже прошли армию, многие (и я в их числе) только закончили школу. Прелесть обучения была в том, что поощрялась наша самостоятельность. Мастером курса был И.О.Горбачев, но работали несколько педагогов: А.Н.Кузнецова, С.С.Сытник, С.Миляева, ныне покойный М.Г.Шмойлов, Ю.А.Васильев (он занимался речью). Я бы не сказал, что это люди одних принципов – и вкусовых, и педагогических, поэтому у нас была возможность к чему-то прислушиваться, от чего-то отказываться, а значит – постигать профессию только своей головой и трудом. И каждый это делал по-своему. Кто-то был фанатичен, для кого-то институт был просто местом пребывания. Нас собрали всех вместе и окунули в воду – кто-то поплыл, кто-то утонул, кто-то барахтался...
- Те, кто сейчас на виду, востребован, добился успеха в профессии, были лидерами уже во время учебы?
- Это можно сказать о Диме Воробьеве и Сереже Бызгу – они были видны уже в институте и сегодня известны в Петербурге. Сережечка, Серега (я его очень люблю), притом, что он очень одаренный человек, – еще и настоящий трудяга, все четыре года работал, как сумасшедший. У Димы было другое. Как человек со скрытым темпераментом, он постигал все изнутри, но случались какие-то выплески, которые позволяли думать о том, что этот человек растет, сильно идет вверх. Но жизнь течет по своим законам, не думаю, что все у всех случилось так, как обещало вначале. Был у нас на курсе одареннейший Артур Уваров, поцелованный Богом человек, на него возлагались колоссальные надежды, а он вообще вне театра, у него своя фирма, которая занимается ремонтом квартир. Сашу Лушина судьба причудливым образом вернула в театр – он десять лет не занимался профессией, а сейчас репетирует Лопахина в Александринке, где, собственно, и учился. Коля Гузов в Лос-Анжелосе преподает актерское мастерство по методологии М.Чехова актерам Голливуда, Лена Пробкина – теперь ее фамилия Найгель – живет в Гамбурге и преподает сценическое движение, Максим Зарецкий тоже занимается движением... Я верю, что судьба должна измениться у некоторых моих однокурсников. Оля Боброва, на мой взгляд, очень талантливая актриса, она работает в Александринском театре, но пока у нее почему-то не получается проявиться так, как она могла бы. Вика Сушко – очень неожиданная актриса, по-моему, блистательно сыграла Ирину в «Трех сестрах», при этом она может быть и характерной, поет, танцует... Это в должной степени еще не востребовано...
- Встречаешься ли ты со своими однокурсниками на сцене?
- Да. В этом сезоне я сыграл с Сашей Лушиным в «Каприччио». У нас с ним давний творческий тандем. Еще на первом курсе на сценической речи мы с ним вдвоем читали «Федорино горе». Саша – один из моих друзей, мы говорим на одном языке, у нас свои «приколы», которые мы даже пытались в спектакле выявить. С Димой Воробьевым сейчас играем в спектакле «Запретный плод». Я к нему неравнодушен как к актеру, для меня счастье, что есть возможность с ним работать. Об Ире Полянской, с которой мы играем «Черствые именины», можно говорить очень много.
- Когда актер становится самостоятельным, перестает чувствовать себя учеником?
- Я очень боюсь, что у меня закончится ученичество. Иногда на меня находит, что я уже умею все и не за кем идти... Это ужасно. Это остановка. Есть несколько людей, которым я полностью доверяю в профессии, к мнению которых я по-настоящему прислушиваюсь. Риск разбить себе голову возрастает, когда нет ведущей руки или глаза. Мне важно находить и удерживать таких людей.
- Как в идеале должна складываться команда, компания, которая работает над спектаклем?
- Я думаю, что назначения на роли – это порочная практика. Если артист является художником, он не работает на заказ, у него должна возникнуть потребность высказаться. И в идеале ему должно быть что сказать Должна появится идея, и режиссер, который болен этой идеей, соберет круг артистов, которых он знает и примерно соотносит с тем, что он хочет. Так было и с «P.S.», и с «Лесом», и с «Каприччио»... Люди возникают, не потому что кто-то назначил, а потому что именно они должны появиться здесь и сейчас. Вместе с режиссером мы идем по одной дороге. Не обязательно, чтобы это были люди одного возраста. Когда мой любимый Арсений Овсеевич Сагальчик ставил «Годунова», это было сотворчество, несмотря на то, что он человек колоссального опыта и понимал про пьесу в тысячу раз больше всех нас, там занятых. Он набрасывал каждому такое количество актерских ходов, приспособлений, информации! Актерский организм ведь должен сработать, открыться, отозваться! Такое бывает редко, но уже не забывается.
-Ты и твои однокурсники добились успеха в профессии и приобрели известность именно как театральные актеры. Ты не снимаешься в сериалах потому, что не зовут, или потому, что не хочется?
- В сериалах про криминальный мир сниматься мне не хочется, хотя предложения были, а работе в кинематографе я был бы рад.
- В спектакле «Золотой теленок» Петров говорит Ильфу: «Писатель должен писать». А актер – должен играть? Браться за любую работу, за любую халтуру? Что, по-твоему, разрушительнее – простой или всеядность?
- Я не знаю закона. В разные периоды жизни мне кажется по-разному. И простой, и всеядность одинаково вредны. Простой – потому что уходит ремесло. А всеядность – потому что возникает поверхностность. То, что мы называем халтурой, – это не совсем халтура. Мы озвучиваем кино, что-то записываем на радио, работаем в шоу-программах – это все равно та или иная грань актерского творчества. Может быть, не то, чем хотелось бы заниматься, но это момент, связанный с востребованностью актера, он дает возможность заработать деньги. Это параллельное существование, связанное с выживанием, я об этом много не хочу говорить.
- Есть поэтические строки, характеризующие отношение творца к его творчеству. Что тебе ближе - «ты сам свой высший суд»? Или - «и пораженье от победы ты сам не должен отличать»?
- Должен. Я даю оценку тому, что я делаю. Не скажу, что я многим доволен. Есть такие театральные опыты, где я уже ничего не мог изменить, а бывает, что я понадеялся на авось, смалодушничал, не доработал, не дочитал... А спектакль рождается один раз, назад уже дороги нет.
- Всегда ли совпадают зрительская оценка спектакля и твоя собственная?
- Не всегда. Олег Борисов сказал: «Когда я играю спектакль, я всегда представляю в зале одного зрителя, который видит и понимает все, что я делаю, который меня любит и ненавидит, и я ему не могу соврать». Это очень важно – чувствовать в зале такой ироничный глаз с прищуром, который видит все насквозь, просекает – врешь ты на сцене, или ты формален, или туп, глуп... Мы же любим облегчать себе жизнь, и обычный зритель в этом потакает. Он любит, когда ему делают хорошо. А ему не надо делать все время хорошо. Пусть ему будет неуютно, пусть мурашки побегут по телу... И это тоже зависит от меня.
- От чего в творчестве, в работе над спектаклем ты испытываешь наибольший дискомфорт?
- Таких моментов огромное количество. Самый неприятный – когда я понимаю, что уже ничего не могу изменить. Ужасно, когда приходит осознание, что в спектакле будет нечто такое, с чем я не согласен. Нужно до конца пытаться разгребать ворох предложений, ложных ходов, которые рождаются в процессе репетиций, но иногда я не могу справиться – либо с собой, либо с неверной (на мой взгляд) режиссерской идеей, либо я не могу изменить партнера... И возникает малодушное смирение.
- Прошло два года с тех пор, как ты ушел из Александринки. Как сегодня ты оцениваешь это решение?
- Я не жалею об уходе из Александринского театра. Конечно, это великий театр, и такого театра я не найду нигде. Я там учился, это Alma Mater. Я благодарен своему учителю Игорю Олеговичу Горбачеву... Великая сцена, напитанная, «надышанная» великими людьми. Я довольно долго выходил на эту сцену вместе с замечательными артистами, которые меня практически обучали профессии. Но я все-таки думаю, что жизнь идет вперед. Театром стоит заниматься с теми людьми, которые интересны, нужно находить сотворцов. Возник в моей жизни момент, когда я понял, что должен сделать шаг, иначе я остановлюсь. И сегодня у меня ощущение, что это было правильно.
- Ты никогда не уходил из театра, из актерства, как, например, Дима Воробьев?
- Нет, но думаю, это могло бы быть полезным. Не уходить, хлопнув, дверью, а просто заняться чем-то другим. К сожалению, мне часто не хватает времени на жизнь вне театра. Это очень важно. Я даже не говорю про художественные впечатления от музеев, фильмов, книг, других спектаклей. Просто на жизнь не хватает времени – на остановку, на чтение, на расслабление, на общение, на пьянку с одноклассниками...
- Были роли, которые дали тебе что-то не как актеру, а по-человечески?
- Мы счастливые люди, мы имеем возможность познавать себя с помощью работы. Я играю роль собой – собой, которого я не знаю. И любая роль – еще одна ступенька к самопознанию. Очень важны для меня открытия людей – партнера, режиссера. Или какого-то человека из моего прошлого, про которого я вдруг что-то понял. Актерский и человеческий опыт неразделимы. Сумасшедший клубок ощущений...
- Ты помнишь себя десять лет назад – это был другой человек?
- Да, конечно. Я Близнецы, я могу каждую минуту меняться, каждый день, каждый час. Не потому что я хочу, а так происходит. За десять лет столько изменилось! Но что-то хорошее, я думаю, во мне осталось.
- Чего ты ждешь от театра?
- Как великий эгоист, я жду от театра удовольствия и радости.