«За месяц ни разу не попал домой»
– Недавно телеканал «Россия» показал 12-серийный фильм «Красная капелла» с вами в главной роли. Отзывы были очень хорошие. Вы-то сами довольны?
– Интересней этой работы в моей жизни еще ничего не было. История подпольного антифашистского движения в Европе – материал уникальнейший. Мой герой – разведчик Жан Жильбер (псевдоним Леопольда Трепера. – Ред.) был выдающейся исторической личностью. К сожалению, картина вышла на экраны не ко времени. В те дни, когда случилась бесланская трагедия. Конечно, тогда никто ничего не смотрел, кроме новостей, поэтому «Красная капелла» не прозвучала так, как могла бы. Но я надеюсь, зрители смогут увидеть этот фильм «по-настоящему» при повторном показе.
– А что слышно про «Каменскую»? Говорят, готовится новый, пятый блок?
– Если фантазия сценаристов не иссякнет – будем играть.
– Через «надоело»?
– Мой персонаж Чистяков силен своей любовью к Насте. И это стержень, причем еще какой, поэтому играть уже интересно. Надоело, не надоело – не разговор. Тем более что Лена Яковлева – партнерша замечательная, работать с ней – удовольствие.
– Весь прошлый год журналисты гадали: чем кончится ваш вынужденный отпуск во МХАТе (ныне МХТ. – Ред.) – вернетесь вы к Табакову или разойдетесь окончательно? И каков же финал?
– Вернулся. Вновь репетирую, ввожусь в старые спектакли, за что благодарен Олегу Павловичу. Наш диалог продолжается.
– Что, стало меньше съемок или антреприз – ведь именно из-за них вы отпрашивались у Табакова?
– Отношение к антрепризам изменилось и продолжает меняться – вот главное. Негативное отношение… ну, вы понимаете. Ведь это не чес по городам и весям, поверьте! Все это не только и не столько ради денег. Мне интересно работать с разными партнерами на разных площадках, а в классическом театре это невозможно. Кроме того, мне нравится ездить по стране – к примеру, на Дальнем Востоке я был уже трижды. Именно с антрепризами. Актерская востребованность для меня как воздух, я живу работой. В ноябре прошлого года получилась интересная ситуация: из-за съемок и гастролей я не смог ни разу за весь месяц побывать дома. Представляете, четырежды был в Москве проездом, но домой зайти не успевал… И сейчас готов работать в том же режиме, ни в коем случае не отказываясь ни от съемок, ни от спектаклей в МХТ.
– Да вы просто страшные вещи рассказываете. От работы в таком режиме можно озвереть!
– А я, наоборот, зверею без работы. В конце 90-х, кстати, уже после того, как вышел первый блок «Каменской» и я вроде бы стал весьма популярен, случился период, когда меня вообще не снимали. Не приглашали. Было ощущение полного провала. Кроме того, театр трещал по швам, не было ясно – что впереди, выживем ли? Подумывал, не сменить ли профессию. Вот это – кошмар! Не приведи Бог пережить еще раз. А прочее – пустяки. Я научился спать в поездах и самолетах, влетать в гримерку за пять минут до спектакля, моментально включаться в работу. А недавно в Подольске полтора часа носился по сцене с Мишей Полицеймако, развлекая публику в ожидании Олеси Железняк, Юли Меньшовой и Зои Буряк, вместе с которыми играем в антрепризе «Бестолочь». Они банально застряли в пробке на МКАД… Ничего, дождались. И к таким стрессам тоже привык.
«Из Риги выехал «последним эшелоном»
– Мало кто в курсе, что вы почти одиннадцать лет отработали в Рижском театре русской драмы. Как туда попали, ведь родились-то в Нижнем Новгороде?
– Когда заканчивал Нижегородское театральное училище, худрук Рижской драмы Аркадий Фридрихович Кац приехал посмотреть на выпускной курс – и позвал меня в Ригу. На ту пору труппа рижского театра была одной из лучших в стране, Рига считалась этакой театральной меккой. По праву считалась, и я об этом знал. Поэтому поехал, особо не раздумывая, хотя была возможность продолжить учебу в Школе-студии МХАТ.
– Говорят, вы сыграли в Риге все мыслимые роли звездного мужского репертуара?
– Играл очень много, в том числе из «того самого репертуара» – Хлестакова, Треплева, Гамлета… Чонкина мог бы сыграть, но в 1989 году, когда начались репетиции, я уже готовился к переезду в Москву, сидел на чемоданах. От роли, естественно, отказался, но жалел сильно.
– А как сейчас живется Рижской драме, знаете?
– Конечно. Там осталось много друзей. В прошлом году, когда снимали «Красную капеллу», несколько месяцев провели в Риге – я успел повидаться почти со всеми, побывал и в театре. Особой радости не ощутил, потому как не от чего. Весь первый этаж здания отдан под лавочки, магазины, киоски, вечером открывается ресторан – нет, не какой-нибудь там «театральный», а самый обычный, для улицы. Короче, в аренду сдается практически все, кроме сцены и гримерок. А иначе не выжить! Особенно тяжело приходится пожилым артистам, живут на одну пенсию.
– И у нас так!
– Нет, не так. В российских театрах очень долго держат штатные единицы для пожилых артистов, не занятых в репертуаре. Они получают небольшие зарплаты в рамках существующей «сетки», это помогает хоть как-то сводить концы с концами. А в Риге платят лишь тем, кто играет на сцене. Кроме того, у Рижской драмы сейчас нет свежих сил, к ним не приезжают выпускники театральных вузов – а значит, будущее под вопросом. Вообще, я думаю, власти Латвии ждут медленного умирания этого театра, рассчитывают именно на такой исход, даром что в Риге 50 процентов русскоговорящего населения. Очень больно говорить об этом!
– Рижские друзья-артисты жалеют, что не успели перебраться в Россию?
– Да по-разному. Это же непросто – подняться и переехать, если корни держат – дети, родители. Нам с женой ничто не мешало, и то страшно вспомнить тогдашнюю эпопею. Мы буквально прошли «по лезвию», выехали, что называется, «последним эшелоном». Я вывернулся чудным образом, сделал тройной обмен квартиры через Ригу и Нижний Новгород на Москву. Год мыкался без работы: ждал обещанного приглашения из Театра имени Вахтангова – не дождался. Потом неожиданно получил приглашение от Павла Осиповича Хомского из Театра имени Моссовета – это когда нервы были уже на пределе, представьте себе!
– В Москве сразу освоились?
– Благодаря театру – да. Как только приехал – стал репетировать в «Калигуле» у Петра Наумовича Фоменко. И все! Остальное значения уже не имело. Остальное – приложилось. Почти десять лет служил в Театре имени Моссовета, потом перешел во МХАТ.
– Столичного артснобизма не ощутили? Быстро стали своим?
– Откуда быть снобизму, извините, если в театрах 80 процентов артистов – приезжие?.. Обычная для Москвы и особенно для театров ситуация. Нас, талантливых артистов, как россыпь самоцветную, по всей стране собирать надо… (Смеется.)
«Обожаю топить печи и вязать веники»
– Знаю, один из ваших любимых спектаклей – «Мой бедный Марат» в Театре имени Моссовета, вы продолжаете его играть даже сейчас, будучи актером МХТ. А смогли бы, как ваш герой Леонидик, оставить любимую жену даже не по ее желанию, а по собственной воле, поняв, что она любит другого?
– Конечно. Я считаю, нельзя жить вместе, если нет взаимного чувства. Должны быть и уважение, и общность интересов, но это все равно вторично… Любовь – странная субстанция: приходит, уходит, потом порой опять возвращается. Но если какое-то решение принято, лучше не оглядываться назад, будет еще сложнее.
– Кто для вас самый близкий человек?
– Мама. Папы и старшего брата, к несчастью, уже нет на свете. А мама – простая русская женщина, семь классов образования. Она почти всю жизнь проработала завхозом в ПТУ, но при этом – врожденное чувство такта, какая-то природная интеллигентность, которую ни один университет не даст, она либо есть, либо нет. Однажды прилетели на гастроли в Нижний вместе с Мариной Могилевской, Валей Смирнитским, Леней Якубовичем, продюсером нашим – Вадимом Дубровицким. Привезли спектакль «Слухи». Вдруг мама звонит, спрашивает: «Может, хотите борща домашнего?» Все сказали: «Хотим!» Завалились огромной компанией, посидели, выпили, поговорили. Остались в полном восторге.
– Перевозить маму в Москву не собираетесь?
– А почему вы решили, что ей это надо? В Нижнем у нее друзья и обожаемый внук, мой племянник. К тому же с мая по октябрь она живет на моей даче под Калязином, говорит, что только там ей хорошо, нормализуется давление. Недавно я построил там новый дом, вместе с друзьями праздновал в нем последний Новый год.
– Интересно, как лично вы принимали участие в строительстве? Сами проектировали, что-то придумывали, мастерили?
– Сам финансировал. Остальным занимались люди, которые умеют это делать профессионально. Еще сам лично вбил гвоздь под фотографию. Если же вам интересно, умею ли я делать в принципе хоть что-нибудь по дому, отвечаю: особенно удаются рубка дров, растопка печей и вязание веников для бани. Баню обожаю. Умею готовить, причем практически все, но каждый раз так жалко тратить на это время! Просто убийственно жалко.
– А на что не жаль?
– На работу.
«Мечтаю сыграть редкую сволочь»
– Почему, имея водительские права, получив их еще в театральном училище, целых тринадцать лет вы не садились за руль? Не решались?
– Вовсе нет. Элементарно денег не было купить машину. Да и нечего было покупать в ту пору-то, в 70-х! Первую машину – «пятерку», «Жигули» – товарищ пригнал мне аж из Бельгии, для начала – на юг Франции. А потом вместе с другом гнали ее из Франции в Москву. Н-да, классное было путешествие! Кстати, на этой «пятерке» я катался три года, после чего продал ее одному соседу в Нижний, а там ее практически сразу украли и разобрали на части. Вот ведь судьба: родилась машинка на берегах Волги, всю Европу объехала, вернулась на родину, тут и сгинула.
А я ж на той «пятерочке» учился по Москве ездить. Ночью! Только ночью, днем учиться нельзя. Рекомендую: садишься – и дуй куда глаза глядят, по всем закоулкам, сам заблудишься – сам и отыщешься… Зато я теперь даже окраины Москвы знаю, из любого затора выскочу. Как в 91-м году сел за руль, так и не вылезаю, передвигаюсь исключительно на машине.
– На какой теперь?
– Сейчас у меня «Volvo».
– Что делаете, если вдруг на дороге ЧП? Вставали когда-нибудь намертво, с включенной «аварийкой»?
– Само собой. Приходится звонить хорошим людям, звать на помощь.
– Друг, по-вашему, это кто?
– Если можешь повернуться к человеку спиной, если уверен, что простишь все и тебе в свою очередь простят – значит, друг. У меня такие люди есть.
– Говорят: век живи – век учись. Чему продолжаете учиться?
– На сцене – мастерству. У того же Табакова, например. А еще – люблю смотреть теннис. Это игра характеров. Сражаются равные соперники, но выигрывает тот, у кого больше выдержки, стремления к победе. Смотрю и говорю себе: учись, вот она, сила воли! А я уж сколько лет не могу заставить себя бросить курить, хотя пытался же, пытался!
– Все ваши роли в большей или меньшей степени положительны. А хотелось бы сыграть отъявленного негодяя, редкую сволочь?
– Еще бы! Это настоящая удача – поработать с таким материалом. Нет, конечно, есть актеры, которые, как Георгий Степанович Жженов, категорически не приемлют отрицательных ролей, но я не из их числа.
– Самые интересные ваши роли, на мой взгляд, сыграны в фильмах Петра Тодоровского. От него не поступало новых предложений?
– Увы, нет. Петр Ефимович – не только режиссер и сценарист, он и композитор, и художник. Настоящий Леонардо да Винчи нашего времени. Я перед ним просто преклоняюсь. А Валерий – убедительный пример того, что природа не отдыхает на детях талантливых людей. По крайней мере, не всегда.
– Вы приехали в Москву в тридцать лет. Потеряться и раствориться было проще простого. В девяти случаях из десяти судьбы складываются именно по такому сценарию. Причем судьбы талантливых людей, это принципиальная оговорка. Что же помогло вам?
– Слово «фарт» нравится мне больше, чем «удача». Поэтому скажу так: в определенный момент начало фартить – и я, что немаловажно, был к этому готов. Я уже был в хорошей творческой форме, а иначе ничего не получилось бы.
– Вы рисковый человек?
– Наверное. Когда уезжал из Нижнего в Ригу, помню, мастер сказал мне: «Да куда тебя несет! Оставайся, в ТЮЗе тебе обеспечен весь репертуар – от Хлестакова и Гамлета до Иудушки Головлева! А там, в Риге, ты никогда не сыграешь этих ролей, никогда!» Но ведь сыграл же. Потом говорили: «Не суйся в Москву, сиди уже, много там таких…» И тем не менее я здесь. В нашей профессии надо уметь рисковать.
– Творчество превыше всего – или есть что-то «над»?
– Я умом понимаю, что есть. И здоровье детей, и благополучие семьи… Здоровье мамы. Нет, наверное, в первую очередь все же дети, но у меня пока нет детей… Надеюсь, меня поймут правильно: сегодня – творчество превыше, а завтра – будет завтра.