– Александр Артемович, вы написали смелый сценарий о том, как артисты решились убить своего режиссера. Не кажется ли вам, что эта ситуация не совсем типична?

– Начнем по порядку. В фильме говорится о русском режиссере, который переживает закат карьеры. Долгое время он работал на Западе и возвращается в Россию по приглашению своей старой труппы, чтобы поставить Чехова… Вскоре он обнаруживает, что на премьере спектакля труппа намерена его убить… Он негодует, но все же остается. Для нас с Анной самое главное было не то, что артисты пришли к идее убить своего режиссера, а то, что он с этим почти смирился. Почему он решил, что и для него это будет самый хороший выход? А просто он впервые посмотрел на себя со стороны. Так бывает, когда ты в отражении витрин видишь нечто, думаешь, что же это за харя, и понимаешь, что это – твоя… И вот этот неожиданный взгляд на себя со стороны действует как моментальная, случайная фотография. Тебя снял кто-то на улице, где ты такой, каким себя никогда не видел. И это представление о себе, видимо, ближе к реальности, нежели то, что ты себе предполагал… И поэтому мысль моего героя развивалась примерно в таком направлении: «Здесь после смерти останется театр твоего имени, с музеем, в котором тебя будут помнить… А что на той стороне? Опять существование от случая к случаю. Может быть, дадут поставить, а может, и не дадут»…» 

– То есть вас интересовали именно внутренние переживания старого режиссера?

– Именно так. Не то, что люди готовы убить ближнего ради собственной выгоды, а то, что, стоя на коньке крыши и оценивая собственную жизнь, можно прийти к мысли, что действительно, может быть, оно и лучше – прыгнуть… 

– Порой ваши сценарии оказываются пророческими. Когда вы писали сценарий к картине «Выигрыш одинокого коммерсанта», у вас было предчувствие, что вы пишете сценарий нашего завтра?

– Да. Потому что до этого мы очень долго проработали с Лебешевым, Соловьевым, с Леней Филатовым в Колумбии. И мы себе действительно представили тогда, что Колумбия – это наше капиталистическое будущее. Что если у нас что-то и произойдет, то в это вот мы и превратимся. В общем, угадали. И «Выигрыш одинокого коммерсанта», и особенно «История одной биллиардной команды», если вы ее сейчас где-нибудь найдете и сможете посмотреть, – она об этом. Я даже удивляюсь, что ее не крутят по телевизору, потому что это абсолютно современная история, хотя и сюрреалистическая. Пожив в Южной Америке, я понял, что сюрреализм Маркеса – это реализм. Просто надо пожить там, чтобы понять это. Также и «Мертвые души» Гоголя для иностранцев – сюрреализм и безудержные фантазии человека с воспаленным воображением. Это мы знаем, что все Ноздревы и Собакевичи – вполне реальные люди. Посмотрите заседания Госдумы – все они сидят там. 

– В одном из интервью вы сказали, что « война – это эпидемия насилия». И что сегодня идет третья мировая война, только в розницу. Не могли бы вы предложить какие-то санитарные способы борьбы?

– Я думаю, что спасение от этого такое же, как от холеры или от чумы. Личная гигиена – единственный способ. Мыть руки, не есть с чужих тарелок. Не лизать ни чужих рук, ни чужих задниц. Не ходить в большие собрания, потому что все это передается воздушно-капельным путем. Ни в коем случае не участвовать ни в каких массовых и коллективных шествиях. Стараться сохранять вокруг себя санитарно-гигиеническое пространство. Это единственный способ уберечься, хотя он гарантий не дает. Потому что если хлопнет, то хлопнет всех. Но, по крайней мере, на каком-то локальном уровне нужно удержаться от того, чтобы вместе со всеми бежать кого-то громить. 


– Почему вы не снимаете фильмы по вашим сценариям сами?

– Я считаю, что режиссер – это вообще-то не профессия, а склад характера. А мой склад характера для этого не приспособлен совершенно.

– Любите одиночество?

- Да, одиночество я очень люблю. Но дело не в этом. У меня нет той уверенности, которая должна быть у режиссера, что мой взгляд на мир единственно правильный. Ведь то, что называется режиссерским самодурством, это ведь не только удовольствие от того, что ты можешь безнаказанно измываться над людьми (хотя, наверное, это тоже присутствует), а еще и готовность, например, спилить к чертовой матери эту рощу. Спилили, посмотрел – нет, что-то не то.

– Вы бы не спилили рощу?

- За всю работу художником я ни одного свежего дерева не спилил. Я предлагал переставить камеру, и все получалось.

– Где-то на выходе еще одна картина, к которой вы приложили руку. «Человек с бульвара Капуцинок» Аллы Суриковой. В каком качестве вы там поработали?

- Мы у Суриковой с Мишей Мишиным уже в четвертый или пятый раз играем интеллектуальных алкашей. Поскольку картина о кино, то наши герои болтаются на съемочной площадке и рассуждают о том, что беда искусства не в том, что ему плохо, а что ему недостаточно плохо. Что в кино надо перекрыть все финансовые потоки, тогда у нас появится хороший кинематограф. Картину же я еще не видел. Она смонтирована, но еще не показана.

– Кино - вообще публичный продукт, а ваша деятельность по основной профессии художника все время остается за кадром. Случайно прочла в газете, что у вас недавно прошла выставка, но где именно – не сообщает даже Интернет…

- Она была в маленькой галерейке и уже закрылась. После этого она была в Мурманске на фестивале «Северное сияние». А в ближайшее время вроде ничего не планируется. Работы мои на 90 процентов связаны с кино - это эскизы и раскадровки к картинам. Так или иначе, сейчас у меня уже нет той энергии, чтобы параллельно с кино заниматься живописью, писать портреты, пейзажи и жанр. Возраст…