- Многие актеры почему-то не любят вспоминать о школьных годах. Какие у вас ассоциации в связи с этим?
- Я сейчас вожу свою дочку в школу и с ужасом вспоминаю те годы, когда сам туда ходил. Надо было вставать рано утром, в 7 часов, из теплой постельки и выходить на улицу, особенно в зимнее время года, когда на улице еще темно. Для меня это было мучением. Помню, бабушка кормила меня завтраком, а я медленно пил чай и смотрел в окно, из которого была видна моя школа. Там уже загорались в окнах огни, ученики входили в классы, а мне туда идти не хотелось, хотя до школы всего-то пара минут ходьбы. Я медленно пережевывал пирожок, чтобы оттянуть время и подольше не идти в школу, потом, нехотя, собирался, плелся в свой класс и садился за парту у окна. С тоской смотрел на окна своего дома и видел, как бабушка ходит по кухне, зажигает газовую горелку, переставляет кастрюли, что-то варит, жарит. Меня мучила тоска и хотелось поскорее уйти домой, может, поэтому я был невнимателен на уроках и учился не очень… Правда, моя любовь к рисованию, как-то привязывала меня к школе, меня даже избрали редактором стенгазеты.
- А любовь к противоположному полу когда появилась?
- Ой, да еще в детском саду! Мне очень нравилась там одна девчонка. Если она болела и не приходила в садик, я очень грустил, плохо ел, не спал во время «тихого часа». Воспитатели это замечали и подтрунивали надо мной. А когда Марина появлялась, я был счастлив, радость из меня била ключом. Я все время бегал за Маринкой и дергал ее за косички, а ей это не нравилось, и она всегда жаловалась на меня воспитательнице. Я сейчас частенько проезжаю на машине мимо нашего детского садика на улице Михайлова, и в памяти возникают картинки из детской жизни. Второй раз я влюбился в свою одноклассницу Марину Кругликову. Мне почему-то везло на Марин в юности. У нас в классе было семь Марин, а моя была отличницей, только по-моему она так и не поняла, что я к ней неравнодушен. Мне нравилось смотреть на нее со стороны, наблюдать ее походку, разговор, смех. Я даже пытался однажды пригласить Марину в кино, но натолкнулся на глухую стену. Мне оставалось только фантазировать, мечтать о ней и рисовать ее портреты.
- Я слышала, вы не только актер, но еще и художник: ваши картины демонстрировались на выставках. У кого учились рисованию?
- Рисовать я научился у своего брата Саши. Он старше меня на восемь лет и рисовал классно, а я наблюдал, пытался ему подражать. У меня плохо получалось, но я не оставлял эту затею и рисовал что попало и где попало: на полях в школьных терадках, в учебниках, разрисовывал смешными рожицами все, что можно. Саша мог на листе бумаги нарисовать целую баталию: бегущих и стреляющих солдатиков, взрывы, скачущих всадников, раненых в телегах. Он знал хорошо историю, и рисунки у него получались супер. Потом он это все забросил, занялся техникой, а я продолжал рисовать. Постепенно научился изображать людей и целые действа. 15 лет назад стал писать маслом, мне это понравилось, потом лепил из пластики, разрисовывал разделочные доски, ездил в Измайлово продавать их - надо же было окупать затраты! А в 1997 году наша актриса Ира Серова «подсадила» меня на керамику, и год я ею занимался. Купил себе специальную печку, 150 килограммов глины, глазурь и прочее. Я понял, что леплю лучше, чем рисую. Я получал такое удовольствие от изделия, изготовленного своими руками, но потом пришлось все бросить, потому что выяснились неблагоприятные последствия моего увлечения. Оказывается, при обжиге глазури выделяются вредные вещества, которые отрицательно влияют на дыхательные пути и на желудок. И, чтобы не травить себя и близких, ведь моя «мастерская» находилась в квартире, мне пришлось прекратить свою «керамическую» деятельность в одночасье. Но, думаю, что я вернусь к керамике в ближайшее время, только в других условиях. Очень люблю делать что-то своими руками и видеть плоды своего труда. Помню, в детстве мама пыталась научить меня вязанию, но я путался в петлях, нитках и вязать так и не научился. Потом пытался вышивать бисером. Вон где-то до сих пор недоделанное изделие лежит, но меня тянет все-таки к керамике. Я мечтаю вернуться к своему любимому делу и сотворить из глины и глазури не какие-нибудь мисочки или пепельницы, а большую красивую вазу.
- А бизнесом не пробовали заниматься?
- Бизнес нельзя пробовать, им надо заниматься, а для этого нужен стартовый капитал. Один мой знакомый пробовал, пробовал, а у него все не получалось и не получалось, и он профукал две квартиры, но бизнес у него так и не пошел. Мне такой бизнес ни к чему. А то, что я делаю из керамики, либо дарю, либо оставляю себе. На меня жена уже ворчит за то, что раздариваю свои работы, которые ей нравятся. Дочка моя тоже в восторге от моих керамических изделий. Бизнес не для меня, мне хватает работы непосредственно в моей профессии. Я играю в театре, снимаюсь в кино, участвую в репризах. Мне это очень нравится, и эта работа кормит мою семью.
- В фильме «Петербургские тайны», который принес вам мировую славу, вы играете положительного Чечевинского, в картине «Любить по-русски» – трусливого приспособленца, в «Нине» – подонка. А вы сами по характеру к какому персонажу ближе?
- Я ни тот, ни другой, ни третий, но все-таки ближе, наверно, к Чечевинскому. Не скажу, что во всем положительный, но трусом или подлецом никогда не был. У каждого человека есть недостатки. Скажите, у кого их нет? Только у одних отрицательные черты характера становятся смыслом жизни, а другие стараются от недостатков избавиться. Себя я отношу к последним и считаю себя хорошим отцом, сыном, братом, мужем.
- А почему же у вас, такого хорошего, не сложились отношения с первой супругой? У вас ведь от нее остался сын.
- Мы оба виноваты в том, что нам пришлось расстаться. Видно, судьба такая. Но инициатором развода была жена, которая заявила мне, что нашла другого. Я с трудом пережил этот разрыв, но, тем не менее, благодарен бывшей жене за него, потому что я с тех пор многое понял, изменился, мне кажется, в лучшую сторону, стал более ответственным. После развода во мне что-то сломалось по отношению к женщинам. Мне казалось, что я больше никогда не женюсь. Но все проходит, и, когда на моем горизонте появилась Людмила, я понял, что жизнь продолжается. Она прекрасная, верная жена, которую я безумно люблю.
- Как же появилась вашей жизни Людмила?
- Мы познакомились в театре. Как-то Людмила пришла в театр с подругой и в конце спектакля подарила мне цветы. У меня почему-то приятно защемило сердце. Потом она стала одна приходить на мои спектакли. Я всегда находил ее в зале взглядом, и, когда видел знакомое милое лицо, мне хотелось играть лучше. У нас начался роман, в котором было все. Я возил ее с собой на гастроли, потому что не мог без нее ни минуты. Однажды я украл ее из дома. Взял и увез к себе на дачу, где не было ни телефона, ни почты. Людмила хотела позвонить маме, чтоб та не волновалась, но так и не смогла. Конечно, ее близкие перенервничали, но нам было хорошо вместе, и мы ни о чем другом не думали. Я ей тогда сказал: «Считай, что я тебя украл, как невесту крадут на Кавказе, и ни о чем не думай». Мы поженились, а после рождения дочери обвенчались. Так что мы супруги не только перед законом, но и перед Богом. Время тогда было трудное. Помню, чтобы найти Настеньке байковые пеленки, мне пришлось объездить пол-Москвы. С прилавков все пропало: нельзя было найти ни еды, ни молочных смесей, ни молока для ребенка. На детской кухне норма для новорожденного была катастрофически мала, и мне пришлось подружиться с девчатами из молочной кухни: они давали мне сверх нормы то творожку, то кефирчику. Сейчас я все это вспоминаю с ужасом: не дай Бог, вернуться такому времени, которое мы пережили во время перестройки!
- Один очень известный актер как-то в интервью сказал мне такую фразу: «Если у актера появились сумасшедший поклонник или поклонница, значит актер состоялся». А вы в этом смысле состоялись?
- Да, в моей жизни была одна такая не совсем здоровая тетенька. Она звонила мне каждый день по телефону, объяснялась в любви, требовала, чтоб я развелся с женой, грозилась наложить на себя руки, если я не стану ее мужем. Я долго терпел, разговаривал тактично, убеждал оставить меня в покое, но она изводила своими звонками даже по ночам и довела меня до бешенства. Помню, однажды я наговорил ей кучу всяких гадостей по телефону, обругал ее и потребовал больше не звонить. И вот какой был последний наш разговор. Тетенька: «Значит, я поняла, что ты меня не любишь». Я: «Ну наконец-то»! Тетенька: «Я решила тебя убить. Куплю пистолет, приду на спектакль и выстрелю в тебя несколько раз, чтоб наверняка знать, что тебя больше нет».
- Неужели стреляла?
- Ну, видите, я жив. Видимо, та женщина все-таки угодила в лечебницу после сезонного обострения своего психического заболевания. Слава Богу, уже достаточно долго звонков от нее не поступало.
- Что же в милицию не обратились?
- Какая милиция? О чем вы? Мы никому не нужны, нас никто не может защитить. Я обращался в милицию, к ней по адресу приходили, а потом она мне звонила и издевалась надо мной: «Ты что ли милицию на меня наслал? Ну и что? Пришли. Мы с ними поболтали, и они ушли. Ха-ха-ха!» Вот такой разговор. Я уже хотел сам поехать к ней домой, перерезать все провода, чтоб больше не донимала. И знаете, кто это? Она у нас в театре работала уборщицей. Потом ушла на другую работу и прихватила с собой телефонную книжку, где были записаны телефоны актеров театра. Почему эта телефонная террористка выбрала меня, ума не приложу.
- Вижу, вы много курите. Как-то боритесь с вредной привычкой?
- Пытался, но не получается. Я начал курить еще в детстве. Сейчас выкуриваю пачку сигарет в день. Моя жена тоже курит, но мы стараемся в комнате не курить: на балкон выходим или на лестничную клетку и дымим вдвоем. Я считаю, что если куришь больше 20 лет, то бросать бессмысленно.
- А с алкоголем как обстоят дела? Я слышала, вы чуть не лишились места в театре, однажды выйдя на сцену нетрезвым?
- Как-то в институте я услышал такую фразу: «Если артист не выпивает, он плохой артист». А в Ленкоме у меня однажды разболелось горло, мне посоветовали выпить 50 граммов коньяку. Я выпил во время репетиции, и кто-то донес Марку Захарову. Он меня вызвал к себе и дал понять, что на сцене артист всегда должен быть трезв, как стеклышко. Мне пришлось убеждать своего режиссера в том, что я на репетиции был вовсе не пьян, а принял лечебную дозу. Он мне поверил, и больше со мной такого казуса не случалось. У нас в театре дисциплина очень строгая. В других театрах выпивший актер – это норма. В Ленкоме – это катастрофа. Пьяный актер уходит прямо со сцены из театра навсегда.
- Вы сейчас в прекрасной спортивной форме. В детстве занимались дзюдо. Это нужно было для самозащиты или просто увлечение?
- Да, как и всем мальчишкам, моим сверстникам, мне хотелось овладеть приемами восточной борьбы. Это был какой-то спортивный бум. Я пробовал заниматься боксом, но мама мне не разрешила, потому что у меня было сотрясение мозга, и она опасалась за мою голову. Всем мальчишкам хотелось изучить каратэ, но этот вид борьбы был запрещен, зато разрешали заниматься дзюдо. Мы с ребятами частенько посещали кинотеатры, где показывали фильмы с восточными единоборствами. Мы запоминали методику ударов, потом демонстрировали их друг на друге, отрабатывали всевозможные положения, стойки борца. Брошюрки по каратэ, дзюдо из рук в руки передавали, перерисовывали, запоминали… В общем, молодежь была помешана на этом. Официально была разрешена только секция по дзюдо, и я туда записался. Помню, был у нас тренер по имени Леопольд, и он, помимо дзюдо, потихоньку показывал нам приемы каратэ, но всегда предупреждал, что пользоваться этими приемами запрещено, потому что можно убить человека.
- В жизни ваши приемы когда-нибудь пригодились?
- Нет, драться я не любил. Дзюдо это не драка, это борьба, поединок, который очень отличается от уличной драки. Не могу похвастаться участием в уличных драках, а вот в съемках некоторых фильмов мне мои навыки пригодились. Да и тело я накачал, мускулы, как железо, и до сих пор поддерживаю такую форму. Когда я поступал в театр, думал: если не стану актером, то пойду на кафедру сценодвижения и буду там педагогом. К счастью, я попал в такой театр, где играют, танцуют, поют. Мне кажется, я и в Ленкоме оказался благодаря своему умению двигаться на сцене, пользоваться приемами каратэ, дзюдо и хорошими вокальными данными.
- А почему вы выбрали театр, ведь в детстве вам вроде бы нравилась клоунада?
- Это правда. Мой дедушка однажды сказал: «Быть тебе, Витя, клоуном» и посоветовал поступать в цирковое училище. Я же в детстве был неугомонный, мне нравилось всех разыгрывать, кривляться, наряжаться в самые немыслимые костюмы. Представьте себе: сидят за столом все мои родные, обедают. Вдруг открывается дверь и в комнату без всякого стука входит старушка в белом платочке, очечках, горбатенькая, клюшечкой об пол постукивает. Сначала все обалдевают от неожиданности, а потом, узнав, меня, начинают хохотать. Я был тогда еще маленький, лет десяти, но мне очень нравилось кого-то изображать, да так, чтобы рассмешить всех. Тогда я не понимал, что это были мои первые актерские пробы. Я пробовал себя не только в театральном искусстве, но и в вокале. Мне очень хотелось научиться петь. В 15 лет я пытался спеть «Беловежскую пущу». Особенно старался вытянуть припев, хотя и не понимал, как это вообще надо петь, не имел представления о том, что существует фальцет, - мне просто хотелось петь. Правда, я все-таки стал драматическим актером и, думаю, не зря.