Россиянам Богдан Ступка известен прежде всего как исполнитель одной из главных ролей в картине Месхиева «Свои», за которую артист получил приз как «Лучший исполнитель мужской роли» не только на Московском кинофестивале, но и на многих международных. Такой же успешной оказалась и работа Ступки в фильме «Водитель для Веры».
Шрам на память
Перед началом интервью Богдан Сильвестрович по телефону поздравлял с днем рождения Дмитрия Месхиева, который находился в Москве. Общение шло в самом непринужденном стиле: «Это Сильвестр Сталлонович. Давайте повидаемся, Дмитрий. Я бы хотел послушать умные речи, а то уже пропадаю. Многие вам лета до скончания света!»
— Богдан Сильвестрович, это Месхиев прозвал вас Сталлоновичем?
— Это я сам запустил. Так и сказал съемочной группе: «Называйте меня просто — Сталлонович». А теперь каждый говорит, что он придумал. Как всегда.
— Как вы стали «своим»?
— Месхиеву меня рекомендовал гениальный оператор с противным голосом Сережа Мачильский. Мы с ним давно знакомы. Приезжаю на пробы, Дмитрий рассказывает, как видит моего героя: «У него должны быть гнилые зубы». — «Зачем?» — думаю. Потом гримеры и с волосами что-то все мудрили, вдруг Месхиев решительно «поиски образа» оборвал: «Хотите сниматься?» — «Хочу». — «Ну, все, будете». И без гнилых зубов обошлись.
— Фильм о войне, а вы ведь родились в августе 41-го. Какие-то воспоминания остались?
— Да, я видел кровь, убитых, повешенных. После войны ходил с мальчишками, которые разбирали мины и гранаты, и видел, как отрываются руки. Для меня винтовка — это что-то противоестественное. Когда в армии повели на стрельбище, я ни разу в мишень не попал. Сержант говорит: «Этому винтовку больше не давать, не то он нас всех перестреляет». В кино, конечно, все могу, сделав насилие над собой. Но винтовка — это не мое. На съемках стреляли хоть и холостыми, но с близкого расстояния. Одна отстреленная веточка так по лицу хлестнула, что до сих пор шрам.
С Шевченко в Петербурге
— В Питере у вас много друзей?
— Конечно, есть, но не так уж много. Я ведь дружу не из-за выгоды, мне выгодно там, где есть искусство.
— Когда в первый раз попали в наш город?
— Когда в Ленинграде Сергей Бондарчук снимал «Красные колокола». Я играл Александра Федоровича Керенского. В тот приезд познакомился с Игорем Горбачевым, Борисом Соколовым из Комиссаржевки — он ведь наш, киевлянин. Тогда же снялся в одном телеспектакле со Стржельчиком, Кузнецовым. Всеволод Кузнецов пригласил к себе в гости, все просили: «Богдан, почитай Шевченко». — «Давайте лучше Жака Превера». — «Нет, Шевченко». Мне приятно было это уважение.
— Шевченко в Петербурге чтут, есть мемориальная доска на доме, где он жил, мемориальная мастерская в Академии художеств.
— Тарас Григорьевич ходил по Невскому в красном шарфе и кожухе, современным языком говоря — в дубленке. Друзья просили, чтобы он привез с Украины такой же кожух, Шевченко не соглашался: «Нет, один я буду в таком».
Когда мы снимали в лесу «Своих», как-то под стогом сена с Сережей Гармашем в унисон читали Шевченко. Все петербуржцы удивлялись, как Гармаш хорошо помнит стихи, но он ведь с Украины, из-под Херсона. После стихов я его усыновил, обращался не иначе, как «Сынку», а он откликался: «Батьку!»
Две Ступки в одном
— Ваш сын Остап — артист вашего же театра?
— Да, и все говорят, что артист хороший. Он как-то мне в шутку сказал: «Папа, поменяй фамилию, не слишком ли — две Ступки в одном театре!» Остап играет со мной в спектакле «Тевье-Тевель».
Интересно, что когда Гриша Горин пришел после спектакля ко мне в гримерку, у него челюсть отпала: «Вы на сцене — еврей, а оказывается — нет. Откуда вы все про этот народ знаете?» — «Кто хочет, тот знает».
— А как получилось, что вы захотели стать артистом?
— Отец пел в хоре в оперном театре, старший мамин брат был солистом, тетя — главным концертмейстером. Я с семи лет крутился за кулисами, видел и слышал всех выдающихся певцов, Козловский и Лемешев меня по головке гладили.
— А почему с музыкой жизнь не связали?
— Слуха не оказалось, правда когда служил в армии, в оркестре штаба Прикарпатского военного округа, стучал на барабане, ну а потом в ансамбле «пенсии и пьянки» занимался конферансом. Я с детства очень любил переодеваться, мама переживала: «Ты такой манерный, что из тебя будет?» Мама до сих пор переживает, всегда спрашивает: «Какую роль ты играешь, хорошую или плохую?» Я всегда отвечаю: «Хорошую». Маме 94 года, она живет во Львове.
— Вы — худрук театра, приходится проявлять характер?
— Пока у меня это не получается, могу только на сцене, через роль, через искусство.
— Спектакли сами ставите?
— Нет, приглашаю режиссеров. И играю не так уж много, хотя каждый режиссер сразу предлагает: «Для вас есть роль». А вот в «Наталке Полтавке» один артист сыграл так, что я ему сказал: «Мне так не сделать, играй ты». В этот спектакль мы пригласили Олега Скрипку — он сделал аранжировку музыки нашего классика композитора Миколы Лысенко. В Киеве на этот спектакль не попасть.
— Когда мы снова увидим вас в Петербурге?
— Да я сейчас здесь снимаюсь в многосерийном фильме по Сухово-Кобылину. В конце декабря должны начаться съемки «Бесов», где я играю Верховенского. У себя на Украине предложили роль Тараса Бульбы в «Запорожской сечи», но некоторые хотят, чтобы играл Депардье! Нет пророка в своем отечестве.