На минувшей неделе отметил свое 75-летие знаменитый актер "Современника" Игорь Кваша, широко известный не только ролями в театре и кино, но редчайшей по популярности у миллионов телезрителей PS программе "Жди меня". Отметил, фигурально говоря, на рабочем месте, то есть сценических подмостках. О чем еще можно мечтать в столь почтенном возрасте! С молодыми, только начинающими актерами театра он поставил на Другой сцене (так называется новая площадка, призванная стать пространством для театральных экспериментов) необычный спектакль. Его содержание и нерв - стихи самых разных поэтов минувшего века, прозвучавшие с поразительной проникновенностью и чистотой. Когда-то, пятьдесят с лишком лет назад, такими же молодыми и искренними Кваша и сотоварищи начинали строить свой "Современник". Эстафета не прерывается.
На Другой сцене "Современника" Игорь Кваша дебютировал несколько лет назад, сыграв роль Сталина в пьесе "Полет черной ласточки". Это одна из самых значительных ролей актера и одна из самых удачных попыток проникнуть в дьявольскую сущность Сталина. Корреспондент еженедельника "Новое русское слово" (Европа-СНГ) попросил Игоря Квашу поделиться мыслями о своей роли и об отношении к личности зловещего тирана всех времен и народов.
- Личность Сталина, все, что с ним связано, меня интересовало с юности. Я и до сих пор стараюсь проникнуть в психологию этого чудовища, потому что человеком его назвать нельзя.
- Отчего такой интерес?
- Оттого, что он оставил неизгладимый, кровавый след в истории страны и судьбе народа. И вот ведь что страшно. Документально подтверждены сотнями и тысячами документов его злодеяния, маниакальная подозрительность и мстительность, приведшие к гибели миллионов соотечественников. И что же? До сих пор есть люди, и их немало, считающие его великим государственным деятелем, прощающие ему террор против собственного народа. Дескать, цель оправдывает средства. Это тоже следствие сталинизма, приведшее к сдвигу в сознании не только его современников, но и какой-то части нынешней молодежи. Это страшно, это чудовищно. Мертвый достает из могилы живых. Поэтому тема Сталина не может быть закрыта. Для меня, во всяком случае. Вообще же интерес к этому образу, к этой личности у меня проявлялся всю жизнь. И всю жизнь я собирал рассказы про Сталина, старался услышать достоверные истории от очевидцев, буквально вытягивал их из людей, общавшихся со Сталиным.
Были, к примеру, рассказы Арсения Головко. Адмирал дружил со Штейнами, родителями моей жены, они ходили друг к другу в гости. Однажды я и его уговорил вспомнить что-нибудь. И он рассказал о таком случае. Шло заседание Политбюро совместно с военными, решали, как быть с флотом: тогда отдельно существовало Министерство военно-морского флота. К примеру, военно-воздушный флот входил в общевойсковое подчинение, а военно-морской флот почему-то имел свою автономию. И были противники этого, предлагавшие влить флот в Министерство обороны. Сталин слушал. Причем когда он слушал, то опускал голову, а когда поднимал ее, все замолкали. Иногда на заседаниях никому не предоставлял слова. Ходил вдоль стола. И говорил: "У нас сегодня на повестке вопрос такой-то. Предлагается следующее решение: первое - то-то, второе - то-то. Есть возражения? Нет. Решено". Но если давал обсуждать, то сидел и слушал.
На этот раз особенно старался Ворошилов, который относился к сторонникам объединения министерств. Сталин слушал, слушал, вдруг поднял голову. Сразу воцарилась тишина. Он вперил тяжелый глаз в Ворошилова и сказал: "Если встать на точку зрения товарища Ворошилова, это будет на руку только нашим врагам". Поднялся и вышел. Ясно, что Ворошилов - германский или японский шпион, что с ним дело кончено, потому что работает на руку нашим врагам. А после заседания полагался фуршет. Его участники пошли выпивать, закусывать, Ворошилов же бегал от одной группы к другой, но никто с ним не общался, у всех жуткое состояние. Военачальники проработали с ним всю жизнь, а сейчас понимают: все кончено, поэтому отмалчиваются, оттесняют его от себя. После фуршета, как принято, состоялся просмотр фильма. Входят в зал, на экране "Огни большого города" Чаплина. Все садятся, Сталина еще нет, идет фильм, но никто не смеется. Потом появляется вождь, как всегда с трубкой, садится в свое кресло, смотрит кино. Он обожал Чаплина и по многу раз смотрел его фильмы. Встал, утер слезу. Все тоже встали. Он пошел между рядами. Проходит мимо Ворошилова, утыкается головой в его плечо и говорит: "Старые мы стали, Клим. Беречь друг друга надо". И ушел. Сразу у всех прекрасное настроение. Ворошилов опять друг, и опять все нормально.
В моей личной коллекции накопилось немало мною собранных рассказов, но я их не записывал, часть помню, довольно много. Что-то забыл.
- А когда впервые его сыграли, помните?
- Раза три или четыре мне предлагали сыграть Сталина в кино. Я отказывался, потому что по сценариям Сталин представал в лучшем случае нейтральной фигурой, а в худшем - персонажем, поданным даже с некой симпатией. Это меня совершенно не устраивало. А тут возник сценарий о Горьком - четырехсерийный фильм "Под знаком Скорпиона". Поскольку Горький был всегда тесно связан со Сталиным, там прослеживалась целая линия их взаимоотношений. Я впервые тогда попробовал его сыграть. Мне кажется, в том первом приближении к образу этого дьявола (человеком я его назвать не могу) что-то удалось выявить. Ведь многое зависит от материала, от ракурса взгляда.
История Сталина и Горького, Горького и советской власти - долгая. Начавшаяся еще с Ленина. Горький благополучно и шикарно жил в эмиграции - на Капри, в Сорренто. А Сталин, ради своих далеко просчитанных целей, очень хотел вернуть его обратно в Союз. Ему было важно, чтобы Горький своим авторитетом в мире и международным признанием поддержал и прикрыл его. Большевики Горького всегда подкармливали. А тут перестали. Горький понял, что дальше так жить, как жил, он не сможет. А жить хорошо он любил. Он вынужден был вернуться.
Его здесь обласкали по-царски. Встречали тысячными толпами, усаживали во все президиумы. Поселили в роскошном особняке, построенном Шехтелем и принадлежавшем Рябушинскому, пожаловали дачу-дворец в Крыму, его именем называли города, улицы, пароходы, самолеты. Я не знаю, то ли прикупили - ну не мог он не видеть, что творится вокруг, то ли окончательно сломили. Он подкинул очень много советской власти: лозунги типа "Если враг не сдается, его уничтожают" и "С кем вы, мастера культуры", "Кто не с нами, тот против нас". Сталин, Горький сказали, какая разница? Посыл и образ мыслей одинаковы.
Это же страшно, что он осенил своим именем террор в Соловках. Он побывал там, как и на Беломоро-Балтийском канале, восхитившись, как замечательно исправляются люди в процессе трудового воспитания. Но там же все воспитание на трупах построено.
Мне кажется, Горький многое видел и понимал, но был связан по рукам и ногам путами жесткой сталинской политики. Он выбрал положение живого классика, обласканного властью, а на все, что происходило вокруг, закрыл глаза.
Эти линии прослежены в фильме. Мне интересно было сыграть Сталина, сначала ласкового с Горьким, широкого, интересующегося его мнением по всем вопросам. А потом возненавидевшего его. Сталин не верил Горькому, впрочем, как и всем другим тоже. К тому же существовала и личная обида: о Ленине Горький очерк написал, а о нем нет. Обид же Сталин не прощал. Это я и играл. В сценарии эта линия была четко прослежена, и я верю, что так и было на самом деле. И наконец, одна из последних сцен, когда я ору на него. Я говорю ему обидные, беспощадные слова, грубо хватаю его за галстук.
Ради этого момента я и согласился играть роль, потому что сцена приводила к чудовищному, страшному взрыву. Там есть одно местечко, когда Горький, задыхаясь и кашляя, ведь он страдал от туберкулеза, отвечает тоже криком, а Сталин пугается. Пугается и уходит. Существует версия, что Горький умер не своей смертью. Она ничем не подтверждена документально. Неизвестно, так это или не так. Но над домом Горького нависала страшная аура. И Сталин сюда часто приходил, и Ягода, и Берия. Все палачи чувствовали себя своими в этом зловещем доме. Моя самая последняя сцена в этом фильме такая. Я прихожу к Горькому в больницу, Ягода мне что-то о нем говорит. Я спрашиваю: "Горький? Какой Горький? Он же умер". - "Как умер? Когда"? - "Да вот сегодня". Я не помню точно текст, но смысл передаю точно. А он еще живой - такой маленький штришочек в этой роли.
Я редко нравлюсь сам себе, особенно на экране. Это не только мне свойственно, многим актерам. О себе всегда лучше думаешь. Смотришь на экран: внешность твоя тебе не нравится, как играешь - не нравится. Редко когда сам себе скажешь: о, это ничего, это прилично. А когда я смотрел фильм о Сталине и Горьком, мне казалось, что роль Сталина играет другой человек. Я смотрел как бы со стороны. И мне понравилось.
- Вам довелось в кино совсем недавно еще раз сыграть роль Сталина.
- Да, в фильме Глеба Панфилова по роману Солженицына "В круге первом". Но это совсем особая статья. Мне нравятся фильмы Панфилова, я его высоко ценю как режиссера. Поэтому с удовольствием согласился идти к нему работать. И не разочаровался ни в чем. Он очень внимательный человек. Он с актерами ласков. Ему важна каждая мелочь в реквизите, костюме, я уже не говорю про решение сцен. Я благодарен ему за то, что он выбрал меня. Это маленькая роль, там негде развернуться.
Во-первых, и в романе Сталин занимает немного места, а во-вторых, мне кажется, что у Солженицына, который писал этот роман давно, ненависть к Сталину и неприятие Сталина выявлялись столь остро, свежо и сильно, что это не дало ему возможности написать Сталина отвлеченно - как образ. Он написал Сталина как свое представление о нем. Это слишком публицистично написано, слишком плоско, резко, памфлетно. Мне понятно, почему это произошло у Александра Исаевича. Он не мог спокойно на эту тему говорить и писать. Он даже думать о нем, наверно, не мог спокойно.
Я упоминаю обо всем этом не в смысле претензий, а просто констатирую, как написан образ Сталина в романе. Конечно, это отразилось в сценарии и на нашей работе. Хотя мы старались сделать роль более человечной.
- Расскажите, как в "Современнике" появилась "Черная ласточка"?
- Я долго искал пьесу о Сталине. Предлагал написать Михаилу Шатрову, Эдварду Радзинскому. У Шатрова была занятная история - подлинная, вроде бы локальная, эпизод из жизни позднего Сталина. Но не написал - честно сказал, что не может, не пишется. Мы с ним долго обговаривали этот сюжет, но не сложилось. Не написал и Радзинский. А время шло и шло. Однажды мне позвонила наша бывшая актриса Катя Маркова, сказала, что играет в пьесе интересных грузинских авторов Петра Хотиновского и Инги Гаручава, они дали ей другую пьесу, только что написанную и нигде не осуществленную, попросили передать мне. Хотя они не видели фильма о Горьком и не знали, что я интересуюсь Сталиным, захотели, чтобы я прочел их пьесу, где главным героем является Сталин.
Когда прочел пьесу, я вдруг подумал, что, может быть, это и есть тот путь, который мне интересен. Конечно, о Сталине можно говорить по-разному. Можно пойти путем, который предлагал Шатров. То есть задумывалась почти документальная пьеса, построенная на действительном материале, на реальном анекдоте из жизни Сталина. Анекдоте в историческом смысле, в первоначальном значении этого понятия, а не в том, к какому мы привыкли, слушая и сочиняя юморные, а порой и очень злые байки из жизни вождей. Через историю, предложенную драматургом, можно было показать его фигуру, историю занятную и многозначную, хотя и абсолютно бытовую. Не буду вдаваться в подробности, вдруг Шатров все же сподвигнется на написание пьесы.
А авторы "Ласточки" предложили иной подход - фантасмогорический. Совершенно не имеющий отношения к действительности, историчности, документальности. Условный, придуманный от начала до конца. Но, с другой стороны, он, может быть, давал более широкие возможности для осмысления его фигуры. Я не принадлежу к тем людям, которые позволяют себе рассуждать подобным образом: да, свершались преступления, да, лилась кровь, но все же была построена великая держава, выстоявшая в жестокой войне, и в этом заслуга Сталина. То есть победы перевешивают преступления.
Это абсолютно сталинская точка зрения - цель оправдывает любые средства. Сталин же не построил великую страну, а сломал ее. Развитие России до Первой мировой войны и революции шло огромными, невиданными темпами. Конечно, в истории не существует сослагательного наклонения, но я понимаю: если бы большевики не прервали этот путь, то страна стала бы великой и процветающей гораздо быстрее, чем это произошло потом, и, конечно, без чудовищных жертв, без братоубийства, вынужденной эмиграции светлейших и честнейших умов. Мы до сих пор расхлебываем последствия сталинщины.
А война? Если бы он доверился донесениям разведки, точно называвшим дату гитлеровского нападения на нашу страну, не было бы страшных жертв в первые месяцы нашествия. А если бы он не уничтожил перед войной лучшие и обученные офицерские кадры, вплоть до самых высших военачальников? Не он выиграл войну, а победил в ней костьми, кровью, тыловым потом и голодом народ. Десятками миллионов жизней Сталин расплатился за то, чтобы удерживать бразды власти. Если все разбирать детально, то нет ему прощения ни в чем. Страна выжила вопреки ему, есть в ней некое чудо выживания в нечеловеческих условиях.
- Как же играть этого злодея?
- Пьеса дала наводку на роль. Это его последняя ночь перед смертью. В жизни, наверное, каждого человека есть момент, когда он страшится своего ближайшего будущего и ощущает дыхание смерти. Когда он боится самой смерти и того, что будет после нее. Наверное, в большинстве из нас живет некое предчувствие смерти, некая загадка ее. Это есть в "Гамлете", это есть у Пушкина. В предсмертном бреду человек пытается что-то исправить в своей жизни, что-то добрать. Как говорится, хотел бы в рай, да грехи не пускают.
Так и Сталин воображает себе то, чего не существует. Появляется женщина, которую он вроде бы любит. Да, ему хочется, как это сказано у Маяковского, "спрятать звон свой в мягкое, в женское". Но все равно его натура, его сущность не допускают этого. Все равно в какие-то моменты он проявляет жестокость и подозрительность. Кроме лиричной линии в пьесе существует и другая. Якобы замышляется заговор против Сталина. Ему шьют новую шинель (предыдущую он носил тридцать пять лет, еще со времен Царицына) и в пуговицы заряжают радиоактивный материал, чтобы он его убил. Якобы. Сталин разоблачает этот заговор и обращает его против своих соратников. И вся его нелюбовь и подозрительность ко всем окружающим там показаны. На этом фоне все разворачивается, что позволяет показать разные грани его характера.
Kогда я сыграл генеральную и премьеру, то почувствовал, что сыграл слишком мягко, желая показать этот образ неодномерно. Я потом переосмыслил то, что делал. Стал играть жестче, выявляя с самого начала, даже в лирических кусках, его сущность, его жестокость, особенно проявившуюся в последние годы. Как я ее понимаю и как я его понимаю.
Конечно, играть его очень не просто. Даже физически. Хотя в пьесе немало персонажей, фактически это моноспектакль. Потому что все идет через него, через его предсмертный бред. Я меняю рубашки - они становятся через несколько минут мокрыми. А после спектакля я как выжатый лимон. Мне требуется время, чтобы отойти от напряжения и от него, поскольку мне кажется, что какое-то погружение в его сущность мне удалось.
Спектакль кончается смертью Сталина. Эта мартовская ночь для него последняя. Авторы выдвигают гипотезу, что именно от ярости, от желания все уничтожить вокруг себя его настигает смертельный удар. Его собственная натура его убивает.
Мне хотелось показать его иезуитскую жестокость, изощренное коварство, лживость, рядящуюся под искренность. Считается, что дурного человека сыграть проще и легче, чем хорошего. Но себя-то Сталин считал гением, мудрейшим из мудрейших. Прорваться через эту сталинскую самооценку, поймать его на противоречиях характера, докопаться до сущности - вот в чем я видел свою главную актерскую и человеческую сверхзадачу.