Я, конечно, псих. Но не просто псих.

Мой друг, Гарольд Коннор, однажды брал у меня интервью и написал: «Билл Мюррей — смешной парень». А в конце добавил: «Он клоун». Обычно люди не любят, когда их называют клоунами, но я почему-то не обиделся. Клоун — это было довольно мило. Но я, конечно, не имею в виду тех клоунов, которые в цирке. Те — настоящий кошмар.

Кое-что из детства. Помню, я скакал по обеденному столу с автоматом и изображал Джимми Кагни (известный американский артист. — Esquire). Далее, если углубляться в физиологические подробности, я упал и здорово шарахнулся башкой о ножку стола. Было больно. Но все за столом смеялись — братья, сестры, родители. А мне адски больно. Но я встал и, плача, сказал: «Благодарю за внимание». Игра стоила свеч. Я здорово всех развеселил, хотя мне, конечно, досталось.

Я романтичен. Я не слезлив, я не сентиментален. Но мне нравится быть романтичным. Это же лучшее, что может быть в мире.

Мне действительно нравится звук работающей камеры.

Я люблю воду. Я моюсь. И плаваю. Я люблю валяться на спине в озерах. Люблю нырять и слушать эту невероятную тишину. Люблю прыгать в океанских волнах. Не уверен, что хотел бы стать капитаном — я не переношу запах дизельного топлива.

Я не люблю ходить по проволоке. Мне не нравится болтаться под потолком на страховочном тросе. Мне не нравится, когда меня отбрасывает взрывом. Пускай это делают каскадеры!

Не каждый может быть Индианой Джонсом, и не каждый может быть охотником за привидениями.

Я люблю быть там, где никто не знает, кто я.

Есть ряд вещей, которые я не могу делать без музыки. Я не могу собираться без музыки. Я не могу убираться без музыки. Я не могу ехать поздно ночью в машине без музыки. Если я прыгаю в бассейн, то под музыку.

Я ношу часы с компасом. Мне нравится знать, куда я иду.

Сложнее заставить людей смеяться, чем плакать. Любой может разрыдаться, когда идут новости. Я даже иногда реву над рекламой «Бургер Кинг». Но я редко смеюсь над фильмом. Совсем немногие могут заставить вас смеяться. Практически любой может заставить вас плакать.

Когда в фильме по сценарию нужно курить дурь, они обычно дают дурацкую смесь из каких-то трав, от которой кашляешь как сумасшедший. В этом нет ничего приятного.

У каждого свое представление о том, что такое настоящая дурацкая комедия. Неважно, дурацкая она или просто глупая. Я вот люблю чокнутые комедии. Мне наплевать, насколько она умная и все такое. Если это смешно, значит смешно. Бывает, дети рассказывают вам свои шутки, а вам смешно — вот такие я люблю шутки.

Мне кажется, «День сурка» — один из лучших фильмов, когда-либо вышедших на экран.

Когда я слышу, как кто-то говорит «мои поклонники», — руки тянутся к дробовику.

Анонимность — великая штука. Высшее наслаждение. Это что-то, чего ты не можешь оценить до тех пор, пока не потеряешь. Помню, как-то раз меня осматривал доктор. Ему было плевать, кто я, чем зарабатываю на жизнь. Это был отличный парень из Юты, наверное, самый простодушный парень в мире. Я даже подумал: наверное, мы бы могли здорово подружиться. Он просто плевал на все и был очень веселый.

Комедию склонны недооценивать.

Если сценарий хороший, это видно с первой страницы. Если на первой странице нет ничего хорошего, и на десятой нет, то ничего хорошего уже не будет вообще. Пустая трата времени. Я, конечно, преувеличиваю, когда говорю кому-то, что это тяжелый труд — читать бестолковые сценарии. Конечно нет! Их просто тяжело поднимать со стола.

Очень неприятное зрелище — актеры и актрисы, которые действительно хотят заполучить «Оскар». Их часто можно увидеть на разных шоу. Выражение отчаяния на их лицах просто омерзительно.

В большой семье приходится учиться ладить со всеми. Для меня это было довольно сложно, особенно за ужином. Нас было девять детей, наш отец работал целый день и мы видели его только вечерами. В эти моменты мы особенно боролись друг с другом за его внимание. У отца было довольно изысканное чувство юмора. Проще говоря, его было трудно рассмешить. Для меня такие вечера были словно уроки «Как быть забавным». Если ты не был смешным, ты просто ел суп, уткнувшись в тарелку. Мы все из кожи вон лезли, чтобы его рассмешить. Если он смеялся над тобой, значит любил, так что мне просто необходимо было выглядеть смешным.

Я многое перенял от Хантера (автор «Страха и ненависти в Лас-Вегасе»; Мюррей сыграл Хантера Томпсона в фильме «Где скитается бизон». — Esquire). В какой-то момент я даже стал избегать его. Иногда одергивал себя: «О боже, я же сейчас веду себя как Хантер».

Здорово жить на Восточном побережье, подальше от Голливуда. В Голливуде все так или иначе в шоу-бизнесе. Это постоянно присутствует в твоей жизни. Все варятся в одном котле, и все разговоры типа: мой свекор осветитель, моя золовка делает кино для такой-то студии, мой отец был в массовке в твоем фильме. И так везде, куда ни пойдешь. По мне, это как дурная офисная вечеринка под Рождество.

Наметилась странная тенденция: каждые 25 лет меня номинируют на «Оскар».

Я был на похоронах Элвиса. Я был двадцать седьмым из двадцати семи на резервном рейсе. Это был последний самолет из Нью-Йорка в Мемфис. Я был последним, кого взяли на борт. Мы прилетели в Мемфис, и я решил взять такси до Грейсленда. Очень странно говорить таксисту: «Грейсленд». Но там и тогда — это было нормально. Потом я познакомился с одним фотографом. Как раз прекратили пускать к дому. А все вокруг только и делали, что пытались пробраться внутрь и сфотографировать Элвиса в гробу. В тот день было объявлено вознаграждение в 50 000 долларов тому, кто сделает такую фотографию. Так что все вокруг кишело всевозможными папарацциобразными типами. Тот фотограф сказал мне: «Когда я только приехал, у меня было три камеры. Они отобрали одну, я достал другую. Они отобрали и ее, я достал третью. Ее они тоже отняли». Но фото Элвиса в гробу все равно появилось — то ли в Globe, то ли в Star. Его продал газетчикам кузен Элвиса. Он приехал задолго до того, как появились первые репортеры — ночью, когда была организована специальная служба для членов семьи. В общем, пока все молились, он делал фотографии. Семья отреклась от него после этого, он стал изгнанником. Но потом выяснилось, что еще пятеро членов семьи сделали фотографии той ночью. Просто у парня была лучшая композиция, и 50 тысяч получил он.

Я не хочу ни с кем делиться своими трудностями. Если кто-то хочет плохих новостей, они всегда могут купить Enquirer (американская желтая газета. — Esquire), или следить за историей Лизы Мари Пресли, или за тем, как идут дела у О. Джей Симпсона (американский футболист, обвинявшийся в убийстве своей бывшей жены и ее друга. — Esquire).

Предположим, мне вручат «Оскар». Я буду стоять на сцене перед миллиардом человек. Подавляющее большинство из них не знают, как зовут мою мать. Никто из них не знает имен моих агентов. Я не собираюсь никого благодарить со сцены. Я собираюсь просто валять дурака.

Лучшим другом, которого я завел в последнее время, была слониха. Мы познакомились на съемках фильма «Больше, чем жизнь». Ее звали Тал. Это были очень волнительные отношения, возможно, самые волнительные в моей жизни. Ведь слон — как ребенок, только не может говорить. Слон всегда знает, о чем ты сейчас думаешь и что ты сейчас чувствуешь. Когда съемки закончились и пришло время прощаться, мне было очень грустно. Я ревел так, что чуть глаза не выплакал. Потом я в последний раз окатил Тал водой из шланга, устроил ей душ. «Прости», — сказал я и разревелся. Я не плакал, когда расставался, например, с Энди Макдауэл. А, наверное, ее тоже стоило окатить из шланга.

Если бы далай-лама сегодня следил бы за моей игрой в гольф, он бы сказал: парень просто устал.