вопрос: Вы буквально не можете оторвать взгляда от своей собаки. А в детстве у вас были животные?

-ответ: Да... Меня всегда окружала живность. Началось все с черепахи, которую мы с приятелями, видимо, здорово замучили, и она уползла от нас куда-то. А потом пошли косяком псы.

в: Тигров не было, надеюсь.

-о: Тигров - нет. Но папа мечтал, чтобы на нашей даче подмосковной жила корова, чтобы козлята бегали.

в: А он обращаться с ними умел?

-о: Ну, не знаю. Он со всеми обращаться умел. Он добрый был. Я вот менее добрый. Я псину Басю жестко воспитываю.

в: А вас жестко воспитывали? Так же, как вы Басю?

-о: Папа меня никогда не бил. Хотя поводы я давал серьезные, чтобы меня не то что побить, а даже и растерзать. Но он не бил. Правда, в лес как-то раз пытался завести.

в: Как Мальчика-с-пальчика, что ли?

-о: Примерно. В лесную школу какую-то.

в: Вы с детства мечтали стать артистом?

-о: Нет. Я о романтических профессиях мечтал. Защитник Родины. Космонавт. Пограничник. Насмотрелся фильма "Четыре танкиста и собака" и мечтал. Помню, меня заставляли заниматься музыкой, и я поставил условие педагогу, что я буду заниматься сольфеджио, только если мне выдадут пистолет и собаку-овчарку. Ни то, ни другое не было выполнено, поэтому я в результате расстрелял пианино. Привязал к стреле гвоздь, сделал из пианино мишень и с близкого расстояния его расстрелял. Как меня не убили родители - не знаю. Я же говорю, папа так меня любил...

в: Что даже не убил...

-о: Ну да. Я представить не могу, чтобы такое кто-то сотворил в моей квартире. Женя, мой сын, взял как-то раз мой рожок английский. Когда я это увидел, я в сердцах его бросил об пол. От него даже кусок отлетел. Так меня разозлило посягательство на мое имущество. Да... Далеко я от папы ушел. Знаю.

в: Я, честно говоря, не смотрела сериал "Папины дочки", но, надеюсь, там эти ваши качества не очень проявляются.

-о: Нет. Там я добрый. Да я его и сам не смотрю.

в: А вы себе отца в сериалах представляете?

-о: Думаю, это был бы хороший сериал. Он же снимался, например, в "Большой перемене". А там четыре серии. Правда, там и уровень был, не то что нынче...

в: Бывали моменты, когда вы всерьез обижались на отца?

-о: Да. Был такой момент. И слава богу, что эта обида не закончилась совсем уж трагически. Я имею в виду те роковые гастроли "Диктатуры совести" в Гамбурге в 1989 году, когда с ним одновременно случились и беда, и чудо. Чудо, потому что если бы нечто подобное произошло на улице в Москве, да даже и на улице в самом Гамбурге, то его даже довести до больницы не успели бы. А у него остановка сердца произошла в немецкой клинике, куда его привезли делать рентген. Врач думал, что у него воспаление легких. Так вот, мы поехали в Гамбург, не разговаривая друг с другом. Я незадолго до гастролей обиделся, что он встал на сторону моей супруги, с которой мы конфликтовали. Я надеялся, что примирение случится на моем дне рождения, а когда понял, что родители ко мне в этот день не придут, то уехал в общежитие театра и три дня там праздновал. Обиду затаил. Тут как раз гастроли подоспели. В следующий раз я уже увидел отца с аппаратом искусственного дыхания...

в: Это как-то изменило стиль ваших отношений?

-о: Отец сам очень изменился. Он начал прислушиваться к себе, что-то там выискивать. Но самым тяжелым было то, что прекратились активные съемки. Это было начало 90-х, и тогда вообще стали мало снимать. И он вынужден был сидеть дома. Потом стал ездить на концерты, и как-то жизнь наладилась. Но до этого он сидел и глядел в окошко. Страдал.

в: Он был такой трудоголик?

-о: Видимо, да. Как только дома начинал сидеть, сразу закисал. Настроение портилось, раздражение появлялось.

в: Он когда-нибудь жалел о несыгранных ролях?

-о: Конечно. Говорил, что короля Лира хотел бы сыграть. Да и Тевье-молочника в "Поминальной молитве" он сам себе выпросил.

в: Природные комики часто хотят играть трагические роли.

-о: Я бы не сказал, что он вообще был комик. Он был Артист с большой буквы. Всегда искал объем образа. Всегда говорил: если играешь комедию, ищи трагические ноты, и наоборот. Он кропотливейшим образом работал над каждой ролью. И он очень критически к себе относился. Смотрел иногда свои старые работы и говорил: сейчас я бы, конечно, по-другому сыграл.

в: Он чувствовал себя ленкомовским артистом?

-о: Он скорее ощущал себя продолжателем мхатовской традиции. Об этом редко вспоминают, а это очень важно. Он стал ее наследником через Яншина, который передал ему из рук в руки роль Лариосика в "Днях Турбиных" и которого он считал главным своим учителем. А вообще он играл очень разные и разноплановые роли. По молодости в массовке бегал, то часовым с винтовкой, то комсомольцем каким-то, которого немцы расстреливали. В общем, прошел путь от рядового до генерала...

в: Можно ли сказать, что он был настоящим советским человеком?

-о: Он точно не был диссидентом. Для него существовала прежде всего работа. Он никогда не влезал в то, в чем плохо разбирался. Хотя, конечно, был образованным, умным, много читал. И понятно, что с юмором относился к самой системе. Ему ведь беспрерывно приходилось договариваться о помощи знакомым и незнакомым людям. Квартиры, больницы... Его даже называли "наш хлопотун". Он в такую большую книгу записывал, куда надо идти и кого о чем просить, и ехал своим ходом на поклоны к чиновникам. Конечно, он знал власть изнутри. Знал, какие нравы там царят, антисемитизм и т.д. Но что этому противопоставить можно было? Только иронию.

в: Он делился с вами впечатлениями от выезда заграницу?

-о: Это всегда целое событие было. Да не так уж много он и ездил. Как-то раз был в Англии с фильмом "Чайковский". В Индии ему вручили за "Донскую повесть" "Серебряного павлина". Вон он стоит - пылится. Надо почистить, кстати... Иногда он рассказывал смешные истории. Меня, что ли, предостерегал. О том, например, как секретарь какого-то обкома сошел с ума. Поехал в Японию, осмотрелся по сторонам, а потом как дал ногой по одной из витрин. Просто психика не выдержала. Но едва ли не большее впечатление, чем эти выезды, произвели на нас фильмы зарубежные. Это когда эра кассет началась и магнитофонов. До этого мы только изредка что-то доставали, по блату. А тут целая волна покатилась. И для нас, конечно, были откровением и "Кабаре", и "Пролетая над гнездом кукушки". Мы, помню, еще стеснялись смотреть вместе какие-то откровенные или интимные сцены. В "Последнем танго в Париже", например. Или фильмы ужасов еще помню. Мы все время останавливали пленку и выходили, не сговариваясь, покурить на площадку. "Ну чего, - говорю, - дальше?". Он: "А может, не надо?". Я: "Нет, ну надо же понять, кто кого съест". И он шел прямо как на каторгу. А сейчас все привыкли. Кто кого съест, уже и неважно.

в: Видите сейчас кого-нибудь, кто мог бы занять нишу Леонова?

-о: Мне сложно про это говорить. Никого не хочу обижать. А потом по современным фильмам очень трудно что-либо понять. Все одно и то же...

в: Вы представляете себе отца в нынешней реальности? Насколько он вписывался бы в нее?

-о: Он был человеком с детской душой. Открытым, доброжелательным, ранимым, обидчивым. При этом занудным в чем-то, упрямым. И я думаю, он таким бы и остался. Если бы он меня поучал все время, а в жизни был бы другой, то это двоемыслие меня бы разрушило. Но он был цельной натурой. Конечно, мы с ним недоговорили, недовыпили, недосидели вместе...

в: Я вот думаю, что есть артисты, на которых очень сильное влияние оказывает эпоха. И которые сами выражают свою эпоху. А он про эпоху как-то не думал. Он был артист на все времена.

-о: Да. Думаю, именно в этом его сила.