— Сохранились ли какие-нибудь воспоминания о войне? Вы родились в 1939 году…
— Только отдельные фрагменты событий, связанных с эвакуацией. Мы тогда ехали в Сталинск (ныне Новокузнецк), и один моряк передал меня, двухгодовалого малыша, маме в вагон прямо через окно — кругом была толпа народа. В Новокузнецке наша семья жила до 1944-го. Вспоминаются деруны (блинчики из картошки, более известные как драники), которые бабушка пекла из картофельных очисток. Они, кстати, получались у нее очень вкусные: поджаристые, хрустящие. А в 1944 году в связи с папиным переводом мы попали в Сталинград. Мне тогда исполнилось пять лет. Яркие эпизоды той поры и всплывают в памяти. Например, такая картина: пустырь, на нем стоит один одноэтажный заводской барак, а вокруг лежат развалины — последствия военных действий.
— Что послужило первым шагом к увлечению актерским ремеслом?
— Как-то в 11-летнем возрасте за компанию с приятелем я попал на занятие драмкружка, которое проходило, кстати, в клубе МВД. А вернувшись домой, объявил маме с папой, что буду артистом. Они отнеслись к такому заявлению довольно иронично: мол, подобные желания (так же как, к примеру, мечта стать летчиком) в детстве свойственны многим, и это пройдет. Но у меня не прошло. Окончив школу в Киеве, в 17 лет я поехал в Москву, поступил в Щукинское училище, в котором счастливо проучился четыре года.
— На одну-то стипендию не особенно разживешься…
— В дополнение к ней родители присылали еще 20–30 руб. Кроме того, в период учебы мы с товарищами несколько раз подрабатывали на Рижской железной дороге. Студенческое общежитие находилось неподалеку, на Трифоновской улице. И ребята, про живающие в нем, иногда приглашали меня с собой за компанию разгружать вагоны. Платили, конечно, мало, но нам хватало. А денежную компенсацию от родственников я прекратил принимать в 1960 году, когда поступил в Театр Ленинского комсомола и мне назначили большую по тем временам зарплату в 690, а потом в перерасчете — 69 руб. Тогда я с гордостью отослал денежный перевод обратно. А родители начали помогать мне продуктами: передавали с земляками из Киева для меня буженину и всякие вкусности, которые готовила мама.
— Выучившись и поработав в театре, вы поняли, что главное в актере — это…
— Во-первых, максимальная трудоспособность, во-вторых, постоянная готовность к неожиданным поворотам событий. Допустим, возможность сыграть какую-то роль выпадает артисту случайно, а он оказывается неготовым ни морально, ни психологически. Некоторые мои коллеги жалуются, что ждут новых предложений, а их все нет. Вероятно, это действительно так, но расплываться как куча нельзя, нужно быть собранным, чтобы использовать шанс максимально. Вот и получается, что жизнь актера всегда ожидание нового творчества. Перечисляя необходимые для артиста качества, я не говорю о таланте, без которого он вообще не может состояться как профессионал.
— Ленком для вас, наверное, был большой школой?
— Конечно. Там с 1963 года работал гениальный режиссер Анатолий Васильевич Эфрос. К счастью, я попал в его команду и имел возможность у него учиться. В Щукинском училище преподавали замечательные педагоги, но артистом в полном смысле этого слова я стал именно благодаря Эфросу. Он был великим мастером и потрясающим человеком.
— Что вы взяли от Анатолия Васильевича?
— Все, от навыков правильно разбирать роль и быстро соображать на площадке до умения находить контакт с партнерами по пьесе. Это очень важно для актера — понимать, что делаешь на сцене, а не быть механическим исполнителем.
— О ваших усах ходят легенды…
— Сначала я отпустил их для какой-то картины, но вскоре сбрил — говорил, что в случае необходимости их всегда можно наклеить. А потом режиссер Костя Худяков поставил спектакль «Весельчаки» (кстати, один из моих любимых) по пьесе Нила Саймона «Солнечные мальчики», в котором мы с Левой Дуровым играли двух старых 75-летних актеров варьете. И поскольку у меня была роль человека преклонного возраста, то решил отпустить усы. А параллельно у меня шли съемки в сериале «Следствие ведут ЗнаТоКи». Зрителю надо было как-то объяснить изменения в моей внешности. И тогда мы придумали соответствующий сценарный ход — в одном из эпизодов Зиночка спрашивает моего героя: «Шурик, а что это ты отпустил усы?» «А это мне необходимо для очередного дела, чтобы внедриться под видом своего в кавказскую мафиозную среду», — отвечаю я. Вот с тех пор у меня усы и остались.
— Как-то вас попросили рассказать о планах, и вы ответили: «Ни за что. Я верю в актерские приметы». Каких предвестий придерживаетесь?
— Если упал текст роли, нужно на него сесть. Когда, что-то забыв, возвращаешься домой, надо обязательно посмотреться в зеркало. А вот в черную кошку верить перестал. Дело в том, что я 17 лет жил в Израиле, работал в театре «Гешер». Там такое количество кошек (в том числе и черных), которые постоянно переходят тебе дорогу, что верить в данную примету и постоянно останавливаться глупо — все равно что быть в Израиле и удивляться, что кругом одни евреи. Но я верю в сглаз, черный глаз. Это явление необъяснимо, но оно существует.
— Слава майора Томина доводила до того, что к вам, словно к заправскому следователю, в театр приходили люди и просили о помощи…
— Действительно, однажды перед спектаклем мне говорят: «Тебя ждет какая-то дама». Оказалось, женщина приехала из Сухуми. И вот она начинает мне рассказывать о своей длительной тяжбе с родственниками по поводу дома: дескать, все ее обманывают и вообще там все куплено. И кто-то ей порекомендовал (мол, ты сама здесь ничего не решишь) отправиться за помощью в Москву к Томину. Я выслушал ее историю, стал задавать вопросы, давать советы. А потом поймал себя на мысли: что же я делаю, куда лезу? В итоге просто подсказал ей нанять адвокатов, позвонил знакомым. Так что, надеюсь, немного помог ей. Конечно, у людей я ассоциировался с экранным образом. В связи с этим мне приходили и смешные телеграммы. Например, в тексте одной из города Копейска Челябинской области было написано: «Убьете Томина — разобьем телевизор!» Помню еще послание с Дальнего Востока от студентов юрфака: «Сообщите группу крови Томина-Каневского. Вышлем в неограниченном количестве». Вообще после выхода сериала письма нам приходили мешками.
— Откуда появился знаменитый щелчок пальцем?
— Для того чтобы иметь представление о реальных буднях сотрудников милиции, мы с актерами присутствовали на допросах, при обысках. Во время одного из таких выездов я и подметил одну деталь. Следователь спросил своего коллегу-сыщика: «Ну с чего начнем?» Тот посмотрел вокруг, эффектно щелкнул пальцем и сказал: «Вот с этого». Мне очень понравился щелчок, я взял его на вооружение и использовал в фильме.
— Вы рассказывали, что были вроде жилетки, в которую плакалось милицейское руководство…
— Когда мы оставались в неформальной обстановке, сотрудники органов, настоящие профессионалы своего дела, бывало, сетовали, что приходится работать за малые деньги. Я всегда говорил, что в милиции трудятся замечательные люди, которые за невысокие зарплаты отдают свое время, здоровье, а порой и жизнь. Поэтому я с чистой совестью играл положительного милиционера, решительного, находчивого, думающего, волевого.
— Вам, наверное, дарили соответствующие подарки?
— Да, значки, знаки, часы, фуражки, погоны, вручили удостоверение общественного помощника следователя. Но в основном в поездках мне преподносили бюсты Феликса Эдмундовича Дзержинского.
— Была ли оборотная сторона такой славы?
— Не думаю. А вот один смешной случай все-таки произошел. Как-то в Комсомольске-на-Амуре в гостинице, в которой мы жили, поселился вор в законе. Он хотел ограбить нас, но не успел — его задержали. На допросе в уголовном розыске его спросили: «На что ты надеялся — с артистов взять-то нечего». Он, раздосадованный, ответил: «Не понимаешь ты, начальник. Представляешь, какой звон пошел бы по зоне, если бы узнали, кого я обнес!» Для него важнее была не сумма похищенного, а возможность обокрасть самих ЗнаТоКов.
— Как же получилось, что режиссеры снимали вас и в «Следствие ведут…», где вы играли положительного героя, сотрудника милиции, и в образах воров, хулиганов, жуликов и других отрицательных персонажей?
— Мне попадались хорошие режиссеры. Правда, однажды у меня из-под носа ушла роль, потому что режиссер не решился перечить начальству… Я играл разные характеры. Когда ЮнгвальдуХилькевичу говорили: «Как это вдруг в «Трех мушкетерах» Боанасье будет играть Томин?» Он отвечал: «А мне нужен именно Каневский».
— Сейчас помнят майора Томина или знают телеведущего Леонида Каневского?
— Как правило, если знают Каневского, то помнят и Томина. Причем с моим героем из «ЗнаТоКов» знакома и молодежь: нынешнее поколение тоже с удовольствием смотрит старые программы, повторы фильмов тех лет. Ко мне часто подходят 25-летние люди, благодарят, говорят, им интересно было узнать для себя что-то новое. Кроме того, я слышу от них очень теплые отзывы о роли майора Томина. Все удачно совместилось. Во всяком случае в своих сегодняшних программах я не Томин, а Каневский.
— Помогает ли ваше «милицейское » прошлое в работе над передачей «Следствие вели…»: доступ к архивам, приглашение экспертов, свидетелей, очевидцев, съемки, согласования?
— Со мной работает большая команда, которая всем этим занимается. И когда я получаю сценарий, то просто подминаю под себя тексты и монологи, написанные авторами. Но если во время работы от меня требуется помощь, например посодействовать, чтобы съемочную группу куда-либо пустили, я ее оказываю.
— Ваша телепередача — это не криминал, а скорее рассказ о старых добрых временах, которые мы все, ругая, вспоминаем, тем не менее, с улыбкой…
— Конечно. Это повесть о людях, об эпохе, о взаимоотношениях, человеческих связях. Для меня важно, что зрители, особенно молодежь, это понимают. Многие признаются, что на фоне сегодняшних криминальных программ и фильмов проект «Следствие вели…» является светлым пятном.
— Были ли дела, которые вас шокировали?
— К сожалению, и в то время имели место немыслимые происшествия. Тем не менее были и примечательные личности: авантюристы, мошенники — не черные уголовники, а талантливые люди, которых крутанула эпоха, подвигнув на противоправные действия. Отдельным из них я даже сочувствовал.
— Что пришлось пережить и передумать, когда принимали судьбоносное решение покинуть страну в начале 1990-х?
— Кто вам сказал, что я покидал страну? Меня просто пригласили на работу в новый театр. Время было такое: храмы культуры стояли полупустыми. Показалось интересным сделать этот кульбит в 50 лет (имея определенный жизненный и актерский опыт), прыгнуть в проект, который позволял вернуться в 1960-е годы, когда работали с Эфросом, поднимая Ленком. Тем более что я знал талантливого режиссера Евгения Арье, который предложил мне поехать в театр «Гешер» и стать одним из его основателей. Я согласился и, к счастью, не ошибся — ни разу не пожалел об этом шаге.
— Несмотря на то что по четыре месяца не получали зарплату…
— Да, первое время, конечно, было тяжело. Но так сложилось, что уже 17 лет живу там, снимаю жилье. Но и в Москве у меня тоже квартира. Я не покинул страну. Когда меня спрашивают: «Почему вы вернулись?» — я отвечаю: «Никуда и не убегал, чтобы возвращаться». Просто определенное время трудился в Израиле, а сейчас вот здесь.
— Вам в следующем году исполнится 70 лет, а работы столько, что и молодой не управится…
— Я делаю то, что мне нравится. Да и супруга меня во всем поддерживает. И дочка — она художник по костюмам. У нее в Москве очень много проектов: фильмы, программы, кино, сериалы, театральные спектакли.
— Что сейчас является для вас главным: театр, телевидение, семья? Чем живете и чему больше отдаете предпочтение и время?
— Я стараюсь все совмещать. Театр, кино, радио, телевидение, творческие встречи — это грани моей профессии. Так получилось, что сейчас больше занимаюсь своими телевизионными программами и снимаюсь в телесериале. Еще на базе театра «Гешер» вышел замечательный спектакль, который мы сделали уже больше года назад: его поставил Женя Арье по рассказу Зингера «Поздняя любовь». Я играю там с Кларой Новиковой и Эммануилом Виторганом, а костюмы к пьесе сделала Наталья Каневская (моя дочь). Мы объездили со спектаклем Украину, Россию, Германию… Нам в удовольствие эта работа. Ведь любимое дело никогда не бывает скучным.