Он молод, талантлив и востребован. Его театральная судьба началась на сцене Московского Драматического Театра под руководством Армена Джигарханяна, а широкую известность принес фильм «Бумер» Петра Буслова. С тех пор Андрей Мерзликин снялся в сериале «Курсанты», фильмах «Охота на пиранью», «Обратный отсчет», «Рассмешить Бога», «Час Пик». Об антихудожественном кино, трепетном ощущении успеха и кардинальных изменениях в жизни – в интервью актера для журнала Strong man.

Андрей, не обращали внимания – вам практически всегда достаются роли сильных мужчин?
Я бы так не сказал. Мне кажется, наоборот – я чаще играю мужчин со слабостями. (Улыбается.) Вернее так: мне достаются роли сильных, а я показываю их слабые стороны. У меня такая позиция: даже в сильном герое пытаюсь найти слабости и наоборот. Зачем? Чтобы показать живого персонажа, похожего на человека из нашего мира, с улицы. Человека, которого мы можем увидеть рядом с собой.

По-вашему, сильный мужчина – какой он? Готовясь к ролям, вы наверняка размышляли на эту тему.
Мужчина, отвечающий за мир, который он создает. Потому что мужчина — это некое подобие Бога: он тоже является творцом того мира, который вокруг него. А каким он должен быть? (Задумывается.) Сейчас притупились понятия что хорошо, а что плохо. Последнее время можно все! Стерты грани нравственности, размыто понимание добра и зла. Даже наши родители порой смиряются с тем, против чего они были настроены лет десять назад. Наступила пора вседозволенности. Это очень плохой синдром. В смысле опасный. Поэтому сильный мужчина должен отдавать себе отчет в том, что делает – ведь он отвечает за каждый элемент созданного им мира, несет ответственность за мысли, поступки, слова. И потом, мужчина это не только физическая сила, и не только деньги. Вот женщины любят говорить: «Видно мужика». Они знают, о чем говорят — их не обманешь. (Улыбается.) Сильный мужчина сейчас такая редкость! Особенно это стало заметно с приходом понятия «унисекс», современных массмедиа и телевидения. Они стерли четкие грани понимания этого образа. Вы говорите: «Вы играете сильных мужчин…», а я думаю, что их не видно, мужчин в полном понимании этого слова, ни в кино, ни на телевидении! Но они есть — просто… прячутся! (Смеется).

Если я правильно поняла, у нас нет не только сильных героев, но и сильных режиссеров? Недаром в прошлых интервью вы часто говорили о том, что в России сейчас период «операторского кино»
Да, говорил. И имел в виду, что в наших картинах не видно человека, который их делал. Я вижу, как они сделаны, вижу умение, ремесло, но не вижу индивидуума, уникальности режиссера, его позиции — как человеческой, так и творческой. Поэтому оператор картины становится более заметен, выходит на первый план. Вот почему мы часто слышим: «Кино так себе, но снято здорово!»

Тем не менее хорошие режиссеры есть, но, как и любого эксклюзива, их мало. Причем они до сих пор могут запросто признать, что не всегда знают, как снимать кино, что нет формулы успеха, это всякий раз как изобретение велосипеда. Но они понимают, о чем снимают и чем хотят наполнить картину, обладают мировоззрением, а не умением. У них какой-то другой творческий заряд, посыл. Они лишены иллюстративности, коей болеет большинство режиссеров. Многие режиссеры испорчены телевидением. Понятно, что все начинают со съемки фильмов для телевидения, но там другие каноны – они абсолютно антихудожественны. Там другой принцип принятия картины, другая цензура, другой ГОСТ. Однако люди набивают на этом руку, а потом берутся снимать кино – и оно тоже получается антихудожественным. А зрители это «едят». (Задумывается.) Я слышал множество мнений со стороны о наших картинах. Слышали бы это актеры, режиссеры! (Смеется.) Мы, как кулики, хвалим свое болото. Мы можем превозносить друг друга, давать премии, способны подменить все понятия – назвать лучшим то кино, которое зритель даже не смотрит, и наоборот. (Улыбается.)

Вообще, мы сейчас так затираем эти понятия — «режиссер», «актер» — именно в высоком смысле слова, как предназначение. Исчезают понятия «великий», «гениальный» — есть слово «медийный». Оно абсолютно точно характеризует время, в котором живем. Я бы еще заменил слово «режиссер» на какое-нибудь другое.  

Кто для вас является ориентиром в кино? Был ли какой-то человек, который повлиял на вас?
У меня есть история, которую часто рассказываю. До поступления в театральный я очень мало знал о театре — практически ничего. Но случайное посещение спектакля «Матросская тишина», где я впервые увидел Владимира Машкова, произвело на меня неизгладимое впечатление! Я понял: вот та степень творчества, которая влияет на простого зрителя мощно и сильно, когда не просто рассказывают историю — хорошо, внятно, интересно, а когда со мной на спектакле что-то происходит. Потому что того состояния, до которого меня довел Владимир Машков (или Абрам, его герой по спектаклю), я до сих пор не могу разгадать. И до сих пор это является той планкой в театре, которую я бы хотел достичь. Хотя думаю, что у Владимира свое мнение на ту или иную роль, но для меня, мальчишки, на тот момент это было потрясением. (Задумывается.) Если говорить об актерском мастерстве — это все артисты прошлых лет, которых даже перечислять бессмысленно: Леонов, Евстигнеев, Миронов, Никулин — бесконечный ряд. Смотришь ту или иную картину и просто не понимаешь, как они это делают. Конечно же, это были великие тандемы: режиссера и актера, актерской команды. Это как кулак. А мы сейчас все по отдельности — как пальцы. И слепляют нас не очень органично. В наше время проекты делают продюсеры: они смешивают краски. Режиссеру часто навязывают того или иного исполнителя. Еще раз говорю: в этом ничего плохого нет — я просто констатирую факт. И актер понимает: иногда его приглашают как профессионала, который единственный может сыграть именно эту роль, а иногда как человека, который имеет какой-то имидж, медийность и т. д. Без разницы, подходит он на эту роль или нет… Мы, актеры, всегда радуемся, когда срабатывает первый вариант, когда про каждого из нас говорят: «Это может сыграть только он!

Давайте помечтаем: вам представилась возможность заказать для себя сценарий и сыграть главную роль в этом фильме. Какое произведение взяли бы за основу?
Мне кажется, у нас не использован очень хороший жанр — вестерн: история России так богата подобными сюжетами! В нашем государстве всегда было столкновение закона и людей, которые идут против него. Не хватает лишь ковбойских шляп и прерий — но это и не обязательно для вестерна. Что еще? Я вообще человек авантюрный — мечтал бы сняться во всем: даже когда смотрю «Чужого», хочу быть на месте Сигурни Уивер. (Смеется.) Детское кино у нас совершенно не затронуто. Караченцев в роли Урия — это такая победа! Конечно, хочется не только людей в погонах играть — а последнее время им столько внимания уделяется…

В комедии желали бы сняться?
Конечно, это моя мечта! Кстати, уже снялся! (Улыбается.) У Павла Григорьевича Чухрая в «Русской игре» (по «Игрокам» Гоголя. – Прим. ред.) — мы привнесли в этот фильм элементы комедии. (Задумывается.) Так получается, что большинство ролей, которые мне предлагают, сильно расходятся с тем, что хотелось бы играть. Я понимаю, в какой-то мере это всего лишь моя работа. Может быть, поэтому многие актеры и режиссеры становятся продюсерами — чтобы снимать то, что хочется! Как Клинт Иствуд!