Андрей Смоляков засвечен телевидением - все помнят "День рождения Буржуя", "Ледниковый период" и "Знатоков". Смоляков один из наиболее значительных артистов "Табакерки", за его спиной несколько блестящих ролей: Ротмистр в стриндберговском "Отце", Актер в "На дне", заглавный герой в "Лицедее", Хлудов в "Беге". О том, что он стал известен совсем недавно, театральная Москва уже успела забыть. У Смолякова вышло то, что удавалось немногим: он стал "звездой" во второй раз.
- Вы блестяще начали - сыграли главную роль в нашумевшем на всю Москву спектакле "Прощай, Маугли" того замечательногокурса, с которым Табаков собирался делать студию. Потом почти двадцать лет оставались в тени, вплоть до роли Ротмистра в стриндберговском "Отце". Зато теперь вас называют первым актером "Табакерки" и лучшим артистом Москвы...
- Еще год такой жизни, как до встречи со Стриндбергом, и как театрального актера меня можно было бы похоронить. Мне ведь сорок четыре! Я просто выгляжу хорошо, вот все и говорят - молодой актер.
- Наверное, Олег Павлович ждал, когда человек дозреет...
- А куда мне дозревать? В результате я Раскольникова не сыграл. Сейчас мне далеко перевалило за возраст Христа, и мировой репертуар прошел мимо меня, Шекспира и Достоевского я не тронул. Это не самое веселое в жизни артиста. Но я всегда был уверен, что профессиональное будущее у меня есть, и держал себя в форме...
- Как можно быть в форме, не получая больших ролей?
- Внутренне. Надо читать книги, заниматься спортом, доводить до нужного состояния даже те фитюльки, которые тебе дают в театре.
- Вы работали в Театре Гоголя образца 1982 года, наверное, думали, что артисту Смолякову пришел конец? Правильный советский репертуар, глухая улица и ведущий к ней из метро темный подземный коридор, сплоченный коллектив...
- Театр Гоголя в моей жизни возник после того, как Олег Павлович пришел с заседания с первым секретарем МГК КПСС Гришиным и министром культуры СССР Демичевым и сказал, что никакого театра у нас не будет. Курс отправляли в Брянск, надо было оставаться в Москве. Я оформился в Театр Гоголя и уехал на съемки. Вернулся, отработал зимние сказки, снова уехал сниматься - и оттуда прислал телеграмму, что больше сотрудничать с театром не буду. На меня повлияла работа с изумительным кинорежиссером Родионом Нахапетовым: после нее возвращаться в этот театр было нельзя. Я понял, что там я загнусь. В Театре Гоголя я проработал только три месяца - но зато зимних, самых темных, холодных и снегурочных. Ощущение, что тебя засасывает в дыру, откуда нет возврата, было колоссальным. Но актеры тоже люди - человек работает в театре, у него есть пусть небольшая, но стабильная заработная плата, на которую можно жить, есть семья. Для того чтобы начать другое существование, надо очень сильно этого хотеть - или быть великим эгоистом. Не знаю, что из вышеназванного имело отношение ко мне, но я ушел из Театра Гоголя и даже никого из своих родных об этом не предупредил. Стал сниматься в кино: снимаюсь себе и снимаюсь и преподаю актерское мастерство на курсе у Табакова. Он меня периодически журит: "Нужен театр, кино - это губка. Оно тебя выжмет и выбросит". А у меня идет картина за картиной, и денег много... И тут в Москву переехал "Сатирикон", меня туда позвали, и я честно танцевал в спектаклях Кости Райкина.
- А потом Ельцин разрешил "Табакерку", и Табаков вас туда взял.
- Сперва взял, потом нет: "Андрейка не в форме". Может, и так, а с другой стороны - на фиг я ему был нужен? У него был целый актерский курс. Я тогда занимал амплуа социального героя, и оно у Олега Павловича было заполнено, а к чему театру балласт? Но через четыре месяца Табаков передумал, и началась моя жизнь в этом театре. Она была хорошей - играя небольшие роли, я ставил пластику в спектаклях "подвала". Я с детства люблю пластику и балет - моя мать, учительница из города Подольска, могла себе позволить немногое, но сына в Большой театр водила.
- Как же вы тогда решили поступать в театральный институт?
- До сих пор маюсь этим вопросом. Наверное, всему виной "Неуловимые мстители": Витька Косых и Данька и были белокуры, как и я в юности. Мне хотелось скакать на коне, кричать "бурнаши на крыше!" и совершать подвиги. Вместе с тем было понятно, что в жизни места подвигам нет - не то что в далеком и прекрасном искусстве кинематографа. Но моей генеральной линией была карьера медика - в мединститут я готовился с девятого класса. А потом я почти случайно зашел в Щукинское училище, пробыл там сорок минут и сказал маме: "Я не хочу отсюда уходить". А потом понеслось.
- Как бывает, когда студия превращается в театр?
- С годами студийное братство должно умирать, иначе оно принимает извращенные формы. Любовь всех ко всем вещь абсурдная: люди взрослеют, их характеры меняются, кто-то вырывается вперед, кто-то остается на втором плане. Спрятанная под маску любви зависть часто превращается в ненависть. Хорошо, что у нас есть авторитет Табакова: зависть и недоброжелательство в нашем театре не принимают острых форм. А любовь к художественному руководителю превращается в нормальную человеческую привязанность - мы взрослеем, начинаем видеть его ошибки, кто-то даже может ему об этом сказать...
- Какие у вас впереди роли?
- Работы с Миндаугасом Карбаускисом, начала репетиций пьесы "Синхрон" драматурга Хюрлимана я жду, как ребенок новогоднего подарка. Миндаугас четвертый режиссер, с которым я работал за двадцать четыре года своей театральной жизни - этой профессией владеют далеко не все, кто ставит спектакли. А рассказывает "Синхрон" о том, как артисты озвучивают порнофильм - Миндаугас прослышал о сюжете и сразу увидел спектакль. Сейчас я снимаюсь в фэнтези (рабочее название картины "В поисках тридесятого царства"). Тряхнув стариной, я сыграл суперположительного героя - кони, бои, двуручные мечи, лирические сцены. Через неделю уеду на съемки - сыграю главную роль в одной из серий "Убойной силы". В феврале начнем снимать фильм по рассказам Одоевского для канала "Культура". Есть множество других предложений, но, пока самолет не приземлился, не надо говорить, что ты на острове.